Оставим пока в стороне немецкую концепцию, перерожденную в значительной степени психическими переживаниями следователя, для которого немецкая рука в происходивших событиях сделалась своего рода навязчивой идеей. На каких конкретных данных следствие обосновало свои выводы о провокаторской деятельности Соловьева? И прежде всего, кто такие были те «многие», которых досылали в Сибирь «русские патриоты» из центра и которые насильно задерживались на тюменьской заставе? Обобщающая характеристика не может нас удовлетворить, хотя бы она и основывалась на скрытом, к сожалению, для нас в значительной части расследований следственной власти. Булыгин в своем повествовании смело говорит, что все, им рассказываемое, является «точными данными», который добыло следственное производство. В действительности это не так. Соколов в книге пытается суждения свои обосновать многочисленными свидетельскими показаниями. Правда, он не проявляет к ним достаточно критического отношения – как это ни странно для следователя, он субъективное свидетельское показание почти приравнивает к доказательству вещественному. Соколов оговаривается, что он не претендует на выступление в роли исторического исследователя, и выражает надежду, что «те, кто любит истину», сумеют отличить его, «быть может, ошибочные выводы от строгих фактов следствия». Не всегда это возможно сделать. И совершенно уже недоступно в изложении Булыгина, где предположения и домыслы повествователя, навеянные, быть может, беседами, преподносятся как данные следствия. Откуда заимствовал Булыгин сведения о расстреле трех приехавших офицеров, не поладивших с Соловьевым и преданных им Ч.К.? Вставим возможный, допустим, факт прежде всего в хронологические рамки. Когда Соловьев мог предавать офицеров тюменской Ч.К.? Советский историк говорит, что когда в Тобольске удалось благодаря энергии уральцев создать твердую власть советов, то в окрестностях и даже в самой Тюмени ее фактически не было: «Достаточно сказать, что в эти дни в Тюмени на одной и той же улице существовали два штаба и висели две вывески. На одной была объявлена запись в Красную Армию, на другой красовалось: “Принимается запись добровольцев в Народную Армию”. В штабе “Народной” армии вы могли встретить офицеров – и местных и приезжих. Это была уже прочная организация, готовая выступить против советской власти за освобождение Романовых из Тобольска». Идиллия, нарисованная пером Быкова, в действительности, конечно, никогда не существовала. Мы видели, что в Тобольске советская власть установилась в 20 х числах марта ст. ст. и в ее установке немалую роль сыграл налет «тюменьских разбойников» – вероятно, из остатков карательной экспедиции.
Отбросим фантастику советского историка. Ясно, что соловьевские связи с местной Ч. К. и пр. могли установиться только в марте. Ограничение весьма существенное – вся предшествовавшая провокационная деятельность немецко-большевистского агента Соловьева в Тобольске и Тюмени протекала, таким образом, при наличности сохранившихся административных органов старого правительства, демократических местных самоуправлений революционного временя и эсеро-меньшевистских в своем большинстве советов. (В Тобольске до появления уральских подпольщиков, как они сами признают, не было вообще коммунистической ячейки.) Никаких Ч. К. не существовало – следовательно, не могло быть и речи о расстрелах. Из данных следствия, приведенных Соколовым, с очевидностью выступает факт, что обвинение Соловьева в выдаче нежелательных лиц построено на показании явившегося в ноябре 18 г. к предшественнику Соколова по следствию Сергееву офицера М., заявившего, что он по соглашению с некоторыми друзьями офицерами, преданными царской семье, желая оказать заключенному Императору возможную помощь, прожил почти всю минувшую зиму в Тюмени, где познакомился с Соловьевым, который сообщил ему, что «стоит во главе организации, поставившей своею целью охранение интересов заключенной в Тобольске царской семьи». «По словам Соловьева, – показывал N., – все, сочувствующие задачам и целям указанной организации, должны были являться к нему, прежде чем приступить к оказанию в той или иной форме помощи царской семье; в противном случае, говорил мне Соловьев, я налагаю “вето” на распоряжения и деятельность лиц, работающих без моего ведома. Налагая «вето», Соловьев в то же время предавал ослушников советским властям; так, им были преданы большевикам два офицера гвардейской кавалерии и одна дама: имен и фамилий их я не знаю, а сообщаю вам об этом факте со слов Соловьева». Офицер N. еще раньше рассказывал о Соловьеве чете Мельник, которая, в свою очередь, со значительными обобщениями засвидетельствовала эти рассказы перед следствием[282].
На показании N. и построены выводы следствия. Офицером этим был Седов, входивший в кадры Крымского полка, шефом которого была имп. Ал. Феод., и посланный монархической организацией Маркова 2-го очень скоро после вывоза царской семьи из Петербурга. С ним нам придется встретиться, так как мы вынуждены будем подробно остановиться на соловьевской эпопее – той «тюменьской заставе», которая заняла едва ли не центральное место в сибирском расследовании, поскольку в нем речь шла о попытках освобождения царской семьи из заключения. Следствие не обратило внимания на несуразицу в показаниях Седова, относившихся к зимним месяцам его пребывания в Тюмени; равным образом и на то, что в показаниях о выдаче двух офицеров и дамы делается ссылка только на слова самого Соловьева. Как можно толковать такие слова, если они были произнесены, мы увидим ниже.
Самое главное заключалось в том, что не было в наличности субъектов, на которых могла распространяться провокация или предательство Соловьева. Многочисленные офицеры, прибывавшие из центра с поручением от «русских людей», занятых спасением царской семьи, попросту миф… Мы можем теперь уже с точностью установить, кто, когда, с какой целью и кем в действительности был послан в Тобольск. На появление каких-либо особ женского пола, помимо фрейлины Хитрово, нельзя найти даже намека. Два гвардейских офицера, арестованных в Тобольске, это реальность, имевшая в январе, т.е. задолго до внедрения здесь большевиков. То были юные братья Раевские, посланные из Петербурга организацией Пуришкевича еще в сентябре и прожившие несколько месяцев в Тобольске под вымышленными фамилиями «Кириллов» и «Мефодиев». Их образ жизни и характер деятельности рассказан нам с их собственных слов достоверным свидетелем, командиром 2-го Сумского гусарского эскадрона шт. рот. Соколовым, который принимал сам участие в одной экспедиции по подготовке освобождения царской семьи, она была в январе отправлена из Москвы. С этой истории и начнем – тем более что она посвящена единственной, если не серьезной, то реальной попытке организовать побег Николая II и его семьи. Она очень показательна как для обстановки в Тобольске, так и для обрисовки начинаний монархически настроенных «русских людей».
Соколов рассказывает, как в декабре, покинув фронт, он направился в Москву и там с некоторыми своими однополчанами вступил в одну из многочисленных военных, антибольшевистских организаций. В середине месяца Соколов получил приказание явиться к некоему П. для получения «важной задачи». П. оказался присяжным поверенным, близким духовному миру (не Минятов ли?). На квартире П. Соколов нашел камчатского еп. Нестора. Ему было заявлено, что «надо спасать Царя, медлить нельзя – он в опасности». Соколов согласился выполнить то, что от него потребуется, ручаясь и за своих офицеров. Начали разрабатывать план в ожидании приезда кого-либо из Тобольска[283] .Наконец, прибыл курьер, и 2 января в одном из лазаретов на Яузском бул. назначено было свидание. В пустой палате при П. и еп. Несторе находился полковник с Георгием и орденом поч. легиона – командир пехотного полка, назначенный начальником сибирской экспедиции. Курьером оказался поручик (совсем мальчик) лейб-гвардии Московского полка Раевский. «Доклад его сводился к следующему: он и его брат были отправлены в Тобольск Пуришкевичем еще за два-три месяца до большевиков. В настоящее время в Тобольске, за исключением охраны Государя, поголовно монархическое настроение; есть местные организации, готовые помочь нам; перевозочные средства также подготовлены. Наиболее удобным временем освобождения Царя Р. считает воскресенье, когда Царь и семья выходят молиться в городскую церковь в сопровождении караула человек в двадцать. Освобождающим надо собраться в алтаре и уже оттуда броситься на караул. Меня удивил такой план: пахло романами Дюма… Я уже хотел высказать свои сомнения, как начал говорить полк. Н. В крайне ясных словах он изложил задание: заранее предрешить нельзя, план составится на месте. В первую голову в Тобольск должны отправиться шт. рот. Соколов и поручик М. Г. и с ними Р. Общая задача: наблюдение, вхождение в связь с местными монархическими организациями. Предполагается вывезти семью в Троицк, занятый оренбуржцами Дутова. В окрестности для
