становища было уже рукой подать. Нинка заметно приободрилась. Еще бы! Тут каждое деревце знакомо, каждый кустик друг. Здесь ей случалось в детстве и в прятки играть, а потом и от строгой Гилви хоронится. Теперь она обрадуется даже ей, даже Варейке-соплюшке!
Шевельнулись ветки и дорогу им заступили охотники.
— «Дим, Гур, Вася!» — возликовала Нинка. — «Мальчики наконец- то я дошла!»
— «Тише, Рыжуха» — оборвали парни ее причитания напряженным шепотом. — «Спугнешь зверя, дурица несмышленая!»
— «Какого зверя? Нинка недоуменно огляделась по сторонам. За время их путешествия девочка совсем отвыкла видеть в Аме жывотное. И сейчас ей даже и на ум не пришло, что охотники имеют в виду именно ее мохнатую подружку.
— «Красного зверя и красную девицу надо брать вовремя, то есть сразу же!» — вдруг вспомнилось Нинке любимое присловье охотников. — это, стало быть, она, Нинка, а красный зверь? Ама?!
Перед ее внутренним взором снова всплыло видение: бегущие охотники с копьями, разинутые в крике рты. Тогда оно и помыслить не могла, что бегут они убивать ее подружку, Аму, которая столько раз вытаскивала Нинку из беды и которая любит ее. Нинке казалось, что она вновь склоняется над котлом и вся эта охотничья сцена происходит не на самом деле, а только отражается в кипящей воде. Потому что те люди, к которым они шли за защитой, теперь убивали Аму. Та даже не сопротивлялась — просто стояла как вкопанная и изо всех сил пыталась спрятать огромную голову в плечи.
— «Нет, не надо! Не смейте» — не своим, диким голосом завопила девчонка. — «Не трогайте ее!» — Она кричала и бежала, пока сильные мужские руки не поймали ее. Как пушинка Нинка отлетела на скользкую черную землю, расползшуюся грязью после недавнего дождика. Тут же вскочила на четвереньки, собираясь броситься опять. Рыжая коса, испачканная и изодранная, болталась как красный хвост.
Такого просто не должно быть. Эти оскаленные морды не могли быть лицами ее соплеменников. Нинка помнила их умиротворенными и добрыми, когда по вечерам весь клан собирался у костра: горел огонь, слушали сказки старших и пели песни. Люди клана — та надежда, помощь от черного ужаса, в которых она так отчаянно нуждалась!
Копья разили без промаха. Еще бы ведь зверь не сопротивлялся. Редкая удача! Охотники даже не сочли нужным прибегать к магическим уловкам, чтобы осилить папридоя. Зачем? Ведь он и так уже стал добычей, уже пойманный, закланный и загнанный гигант, который не делал даже слабой попытки убежать.
Били все. Даже Мих, с которым Нинка дружила с детских лет, и о котором думала, когда плела приворот, под который по несчастной случайности попала Ама.
И что могла она, девчонка, сделать против чуть ли не десятка опытных охотников, сильных мужчин, членов ее клана? Ама умрет, ее мясо будет съедено, а шкуру поделят между собой местные модницы.
Никогда! Ни за что! Нинку подбросило. Руки сами собой взлетели вверх. Ненависть и отчаяние, клокотавшие у самого горла, вдруг стремительно перетекли в руки и сорвались с кончиков пальцев синими обжигающими молниями. Она метала их в охотников, и те корчились и падали. Падали Гур и Дим, Вася и Мих. Ошеломленные помертвелые лица. Нинка не знала, убила ли она их или нет. Не важно. Она сделала выбор.
Нужно увести Аму подальше и как можно скорее. Ясно, что их крики и устроенная иллюминация не могли остаться незамеченными. Сейчас сюда сбежится весь клан, а Нинка не сможет выстоять против всех.
Копья торчали из шкуры папридоя и мешали идти. Девочка принялась вырывать их. Ама глухо стонала.
— «Потерпи милая» — шептала Нинка. — «Потерпи, хорошая. Никогда тебя не брошу!».
Она говорила вслух, но папридой понимал ее. Из полу закрытых глаз зверя скатывались крупные слезы. Пошатываясь, она шла за девочкой, из последних сил, тяжело поводя боками.
— «Ама надо идти» — твердила Нинка мысленно. — «Надо идти. Надо».
Но она не отвечала. Девочка не знала, слышит ли ее папридойка, но продолжала посылать ей свои мысли. Она настойчиво протягивала ниточки между их сознаниями, мостила дорогу образами. Связь не должна прерваться, ибо только она удерживала сейчас зверя, не давала упасть в мягкие лапы поджидающей смерти. С отчаянием обреченной Нинка звала свою подружку, уговаривала, теребила. Шаг, еще шаг, еще. А надо идти быстрее, за плечами может быть погоня.
Теперь клан уже никогда не будет заботиться о Нинке, никогда не станет на ее защиту. Она нарушила основное правили: нельзя поднимать руку на своих. Жизнь каждого члена клана священна. Она — основа благополучия всех. Чем больше клан, тем легче добывать пищу, защититься от Ведунов, диких зверей, холода. А она использовала магию, чтобы уничтожить своих. Сколько она убила их сегодня, Нинка не знала.
Теперь она стала изгоем. Ее не будут убивать. К чему отягощать свою совесть кровью человека? Но никто и никогда не станет ей помогать. Она больше не член клана Твердислава. И ни какой другой клан никогда не примет ее под свое покровительство. Никто не даст ей ни пищи, ни крова. Никто не отомстит за ее смерть, и не станет платить за нее долг крови. Клан изверг ее, все люди отвернулись. Она одна на свете, и только раненый полуживой папридой отныне будет ее поддержкой и опорой.
Шаг, еще шаг. Как медленно они идут!
— «Я не могу больше» — прошелестели мысли Амы, слабые, где-то на границе сознания.
— «Соберись» — закричала Нинка. — «Ты должна».
— «Нет» — мысли папридойки стали какими-то отстраненными. — «Я не говорила, но теперь ты должна узнать…У меня внутри маленький…»
Малыш папридой. Так вот о чем хотели рассказать девчонке стихийчики. Великий Дух, какая же она была дура!
Нинка взглянула на папридоя, теперь по-новому, отягченная новым знанием. Конечно, круглый живот ходит из стороны в сторону. И она же слышала как бьется сердце малыша. Она должна была понять! А она потащила Аму за собой к клану! Ведь папридойка же чувствовала, она так не хотела идти.
— «То озеро, оно поможет тебе?» — осторожно просигналила девочка зверю.
— «Я не смогу дойти» — пришел ответ. — «Я умираю».
Меховая гора грузно упала на землю. Тело зверя била крупная дрожь. От хаотичных ударов мощных лап содрогалась земля. Испуганные птицы покидали свои гнезда и взмывали в небо, спасаясь от неведомой опасности. Подслеповатый ежик спешил увести свое семейство подальше. Искалеченные духи поломанных деревьев, жалостно поскуливая, просачивались сквозь листву и таяли в воздухе.
— «А ведь она рожает»— подумала Нинка. От лекарок она часто слышала про роды у женщин и примерно представляла себе этот процесс. Вряд ли папридои так уж сильно отличаются от нас людей. По крайней мере, рожающая женщина должна была вести себя примерно также как сейчас Ама. Правда размеры и масштабы немного другие.
— «Успокойся» — мысленно приказала Нинка своей мохнатой подружке. — «Ты не умираешь, ты просто рожаешь». Будешь так колотится, повредишь малышу.
Папридойка не отвечала, но девочка чувствовала, что ее слова
