— Забыла… — ответила я, не найдя другого слова.
Женщины принялись вспоминать, в каких домах Карасу-базара проживают Толи и Лени. Наконец, снабдив меня набором адресов, надавав мне бесчисленные советы, они пошли своей дорогой.
Вечерело. Куда же мне деваться?
Вдруг из-за угла вышел полицейский, в своей черной форме похожий на ворона. Я решила «взять быка за рога» и направилась к нему. Внимательно рассматривавший меня полицейский остановился. Я спросила:
— Мне нужен дом номер двенадцать по этой улице, но здесь я вижу одни развалины. Не знаете ли вы, где может находиться такой дом?
— Вот переулок, — сказал полицейский, указывая на улочку, из которой вышел, — он носит то же название. Пройдите до угла и заверните, там, по правой стороне, и будет дом номер двенадцать.
Я вежливо поблагодарила полицейского и поспешно от него отошла, боясь каких-либо расспросов.
Обернулась. Полицейский медленно шел вслед за мной.
Я прибавила шагу, быстро завернула за угол, перебежала на другую сторону, зашла в чей-то двор и спряталась за воротами. В щелку наблюдала за улицей: прошел румынский солдат, навстречу ему из-за угла показался полицейский. У дома номер двенадцать он тронул ворота — они были заперты, толкнул калитку — но и она заперта. Полицейский сдвинул свою форменную шапку на нос, почесал в затылке, сплюнул. Снова посмотрел на ворота, зачем-то глянул на небо, сдвинул шапку на затылок, повернулся и лениво побрел обратно.
Я выждала не больше пяти минут: уже темнело, время было дорого. Подбежала к калитке дома номер двенадцать и постучала. Мне открыла какая-то женщина, и я увидела перед собой просторный двор, по которому суетливо бегали румынские солдаты, а румынские офицеры (как я заметила, в больших чинах) то входили, то выходили из дверей дома, который стоял в глубине двора.
— Здесь живут Толя и Леня? — тихо спросила я женщину.
— Да, здесь, — так же тихо ответила она.
— Мне нужно их видеть.
— Кто вы и откуда? Я их родственница, можете мне об этом сказать, — произнесла женщина, не впуская меня во двор.
— Вы Нюсю Овечкину знаете? — спросила я.
— Да, знаю.
Она дала мне адрес Толи и Лени. Я из Симферополя, мне нужно лично их видеть.
Лени уже нет, его забрали в гестапо, — едва слышно сказала женщина. — Сюда вам заходить нельзя: здесь во дворе разместилась сигуранца — румынское гестапо. Я проведу вас на работу к матери Толи Бондаренко, это совсем близко, в двух шагах, она работает сестрой в поликлинике.
«Так вот почему ушел полицай! — подумала я. — Здесь румынская сигуранца, и черная совесть полицейского может оставаться спокойной, если человек направился туда».
Толина мама оказалась очень приветливой и еще молодой женщиной. В нескольких словах я рассказала ей о цели своего прихода. Упоминание имени Нюси Овечкиной, казалось мне, было достаточным, чтобы вызвать к себе доверие.
— Я не могу вас повести к себе, — сказала Толина мать, — Леня уже арестован, и наша квартира под подозреиием, а во дворе, как вы уже знаете, расположилась сигуранца. Идемте со мной, я поведу вас в другое место, где вы переночуете. Толя зайдет к вам.
Дом, куда она привела меня, находился близко. Я подождала во дворе, пока она зашла в квартиру и вскоре вышла оттуда в сопровождении мужчины средних лет.
— Знакомьтесь, это Миша, у которого вы останетесь ночевать. А я пойду домой, а то уже поздно.
— Заходите, пожалуйста, — предложил мне Миша. — В первой комнате живет немецкий офицер, — предупредил он.
Мы прошли через большую, неуютную комнату в маленькую.
— Садитесь, — пригласил Миша, — я сейчас подогрею обед и накормлю вас.
И только сейчас я почувствовала, как голодна. Миша растопил плиту, и через полчаса все было готово.
В это время в комнату вошел Толя — молодой человек лет двадцати двух, среднего роста, плотный, с чистым, белым лицом и нежным девичьим румянцем. Только лицо было сурово не по возрасту. Ни тени улыбки, темные красивые брови сдвинуты, губы сжаты. Толя поздоровался со мной и попросил выйти с ним на минуту к воротам. Мы вышли. Он задал мне несколько коротких вопросов: откуда я узнала его адрес, зачем сюда приехала и вообще кто я такая. Так же сжато и коротко я отвечала ему.
— Разве Нюся не предупредила вас о нашем существовании? Она обещала предупредить.
— Нет, она ничего мне не говорила.
— В таком случае вы вправе отнестись ко мне с недоверием, Нюся совершила ошибку. Мне нужно только узнать у вас, как попасть к ней, для этого я и приехала…
Я коротко рассказала Толе о нашей, так неожиданно порвавшейся связи с Нюсей, прибавив, что сама я из Севастополя, жена моряка. Толя слушал молча, лицо его не меняло своего сурового выражения. Когда я кончила, он сказал:
— Завтра кто-то из нас — я или Миша — укажет вам дорогу в Аргин, а сейчас идите к Мише. До свиданья!
Стол был накрыт, но Мишу я застала расстроенным, так как, желая мне угодить, он сжег в угольки семечки — «деревянный десерт», как называл их мой папа.
Миша накормил меня, будто я была самой дорогой гостьей, которую он давно ждал и вот, наконец, дождался. За дверью возился офицер, укладываясь спать. Вскоре раздался его храп. Тогда Миша шепотом спросил:
— Кто ты, откуда и зачем пришла? Рассказывай!
Это «ты» в устах Миши, впервые видевшего меня, звучало как-то доверительно, по- товарищески.
Я в кратких словах рассказала все о себе. Когда окончила свое повествование, Миша произнес:
— Я верю тебе, чувствую, ты рассказала правду. Но знай: комната, в которой ты находишься, — под большим подозрением, ты здесь не в безопасности. Моя жена недавно арестована. Наверно, уже расстреляна в гестапо…
Голос у Миши дрогнул, лицо передернула судорога, и он замолк. Я опустила глаза, потому что видела, как он мучительно старается совладать со своим волнением. Но, взяв себя в руки, он продолжал:
— Мой пасынок, ее сын от первого мужа, ушел к партизанам. А жена была так неосторожна! Сын успел скрыться, а мать взяли.
Миша тяжело вздохнул, встал и подошел к окну. Наступило молчание. Он стоял у окна, завешенного черным шерстяным платком, и нервными движениями перебирал книги, в беспорядке наваленные на подоконнике.
Вдруг Миша резко повернулся, выпрямился, будто стряхнул с себя тяжесть, подошел ко мне, сел и начал рассказывать:
— Я работаю в одной немецкой части, специально пошел туда, где можно больше знать и сильнее вредить. Возможно, за мной следят, пока я еще жив и на свободе, чувствую, что доживаю свои последние дни…
— Но почему же ты тогда не уйдешь в лес? — спросила я.
— Почему? Я нужен здесь, пока еще, как видно, обо мне им неизвестно. Жена, очевидно, не выдала меня, не стоит паниковать. Ну, а теперь давай ложиться спать, завтра надо встать пораньше. Мне нужно успеть до работы отправить тебя в Аргин.
Миша постелил мне постель на одной из двух кроватей, стоявших в комнате. Наверное, подумала я, эта кровать принадлежала его жене. Гася свет, он сказал с беспокойством в голосе:
— Фриц, пожалуй, заподозрит любовную историю.
