вооруженные ППШ. Их было около двадцати человек, четверо тащили ДШК и АГС. Ко мне подбежал человек, в котором я узнал Пестова.
— Какими судьбами, Михаил Григорьич?! — весело крикнул я.
— Да за добро твое, начальник, хочу отплатить. Мы тут с братвой на сходняке перетерли и порешили подмогнуть вам. Что ж мы фраера какие-то, чтобы в тылу сидеть? Одной «мокрухой» больше, одной меньше — говно вопрос. Да и прибарахлиться охота на мертвяках.
— Ну, короче так, ставь АГС на правый фланг, пулемет на левый. Сейчас подпустим поближе и мочканем п…сов, со всей пролетарской ненавистью.
На двухсот метрах мы открыли огонь. Когда противник был уже в сотне метров — пошли в рукопашную, чтобы отбросить и не пустить в траншеи. Зэки, что пришли с Пестовым, почти все погибли…
В ночь с 10-го на 11-е июня нас сменила Майкопская 131-я отдельная мотострелковая бригада. Мы покинули Федюнины высоты и отправились в тыл на переформирование пешком. Навстречу ехали, шли все новые и новые войска. Я шел во главе своей роты из пятнадцати бойцов: жалкую горстку изможденных оборванцев. Брели медленно и, ехавшие «на передок» бойцы, спрашивали кто мы да откуда.
К вечеру пришли в указанное место — к заброшенному карьеру в Инкермане. Там, в штольнях, нас накормили и устроили на ночлег. На утреннем разводе объявили, что наша бригада переформировывается в 7-ую отдельную гвардейскую горнострелковую бригаду. Я был назначен командиром 3-й роты 1-го батальона. Около недели формировались, пополнялись личным составом и техникой. Пятнадцатого числа на вечернем разводе, который проводил начальник штаба бригады — майор Осаулко (по кличке Ал Алыч, от его любви к спиртному и имени-отчеству — Александр Александрович), перед строем вышел Мамчур. Он обратился с небольшой речью о том, что мы теперь гвардейцы, это большая честь, не должны осрамить это звание и все такое.
— Гвардии младший лейтенант Свешников! — сказал вдруг он.
— Я! — привычно крикнул я.
— Выйти из строя на десять шагов! — скомандовал он и приложил руку к пятнистой кепке.
— Есть! — крикнул я и принялся считать шаги про себя.
— Повернись лицом к строю!
— Полюбуйтесь на этого офицера! Камуфляж потаскан, весь в заплатках. Как и положено боевому офицеру-окопнику, который выжил в деле на Федюниных высотах. Так вот, товарищи военные, Указом Главкома Вооруженных Сил Российской Федерации — Президента России № 2562005 от 12.06.2005 года младший лейтенант Свешников Владимир Анатольевич за мужество и стойкость, проявленные при обороне Севастополя, награжден орденом «За мужество», а также ему присвоено очередное воинское звание «гвардии лейтенант» досрочно. Гвардии лейтенант Свешнников, ко мне!
— Товарищ гвардии полковник, гвардии младший лейтенант, то есть лейтенант Свешников по вашему приказанию прибыл! — сбивчиво доложился я, после того как подбежал к нему и за пять шагов перешел на строевой.
— Поздравляю, Володя, если бы у меня были все такие офицеры, то мы бы уже в Вашингтоне по Арлингтонскому кладбищу на танках катались. Но смотри, нос-то не задирай, звезды-то обмыть надо. — сказал он протягивая коробочку с орденом и погоны.
— Есть обмыть звезды!
— Ну ладно, становись в строй. — сказал он, прикладывая руку к кепке.
— Слушаюсь!
И я повернулся и побежал к своему месту в строю. Мамчур вызвал еще человек десять, вручил им ордена и медали.
После построения ко мне подходили бойцы, офицеры и поздравляли. Тут ко мне подошел старший прапорщик Семенов — мой новый зампотех.
— Слушай, Володя, у меня там в загашнике литров пятьдесят дизтоплива осталось. Может давай махнем на «шило» у танкачей? Ведь звезды и орден обмыть надо.
— Я не против. Только с закусью у меня проблемы.
— Да ты не меньжуйся — у меня начальник бригадных продскладов корефан — служили вместе. Что-нибудь придумаем.
Ночью обменяли горючку на десять литров чистого спирта, и Семенов принес картонный ящик, в котором лежали банки с тушенкой, рыбными и овощными консервами. Потом развели «шило» с водой, у нас получилось около сорока литров «массандры». И еще другие ребята, тоже получившие ордена и звания скинулись. В общем, гулянка была ого-го-го.
Через два дня, утром, отпросился у комбата — капитана Мирошкина, в город. Одел недавно полученный новый камуфляж, приладил медаль и орден, а также нагрудный знак «Гвардия», которые нам раздали день назад. Новый, тщательно ушитый и отбитый черный берет, венчал мое бритое чело. Ну, и конечно, разгрузка с боеприпасами — куда ж без оружия? В общем, выглядел довольно-таки прикольно. Меня подбросили наши полковые танкисты на своей КШМке. Выкинули на бывшей улице Коли Пищенко, а сами чигирями куда-то уехали по своим делам. Дошел до бывшего нашего военкомата. Точнее то, что от него осталось. Видать, ракета попала внутрь здания, так как осталась только фасадная стена и куча обломков.
Оксанкина могила осталась нетронутой. На холмике буйствовала трава и четыре диких мака. Вырвав траву, взрыхлил землю с помощью зэковского ножа. На фотографии все также улыбалась моя любимая жена — живая. Столбик на могиле был в нескольких местах пробит осколками. Рука автоматически потянулась к фляге: в ней плескался «Джэк Дэниэлз» — подарок разведчиков. Открыл, сделал глубокий глоток, скривился и поднес тыльную сторону ладони к носу. Ну, вот, Оксаночка, пусть тебе там хорошо лежится и малышу нашему тоже. Достал пачку «Кэмэла»(тоже «босяцкий подгон» командира разведвзвода) и закурил. Неторопливо рассказал своей ненаглядной все, что случилось со мной. А Она молчаливо слушала. От тлеющего бычка прикурил следующую — все никак накуриться не могу. Так, надо идти! Прости меня, Ксюша! Я лучше пойду, а то «крыша поедет». Я люблю тебя!
Где-то часов в одиннадцать по полудни я был возле КПП Штаба СОРа. Матроса-дневального попросил вызвать Пименову Лену. Он спросил, мол как доложить, ответил, что пусть это для нее будет сюрпризом. Тот кивнул головой и хитро подмигнул мне.
Через полчаса вышла Лена на КПП. Я стоял возле него в курилке. Матрос указал ей на меня.
— Я вас слушаю, вы хотели меня увидеть?
— Да, а что, это плохо? — сказал я и повернулся к ней лицом.
— Вовка! — только и сказала она и села на ступеньку КПП, я сел рядом, она расплакалась. — Я тебя считала погибшим, ведь у Светки Гурко узнавала и ваши тебя подали как без вести пропавшего. Я знала, что ты останешься живой, я верила. Я Ткачова попрошу, чтобы он тебя перевел в менее опасное место.
— Не вздумай.
— А почему? Почему я должна каждый раз бояться увидеть твое имя, когда вы уходите на боевые, а потом возвращаетесь и подаете данные о потерях. А там можешь значиться ты. Ты эгоист, самый натуральный эгоист. Тебе бы только на грудь ордена навесить. Вон их у тебя уже сколько.
— Ну знаешь, Лена, ты не права. Я делаю, свою работу и то, что меня наградили орденом, показывает, что делаю хорошо.
— Кстати, ты не знаешь, что с Сашей, Светы Гурко мужем? Он вроде бы ранен.
— Да он был тяжело ранен на Федюниных высотах. В голову. Я потом у него роту принял. Ты знаешь, когда мы уходили оттуда, нас было всего пятнадцать человек. Не хочется вспоминать. Его отправили в тыл куда-то, а куда — не знаю. Ты сейчас сможешь отпроситься? Давай пойдем погуляем.
— Хорошо, я сейчас. — сказала она и упорхнула на территорию штаба.
Минут через пять мы шли по остаткам улицы Ленина, как и несколько месяцев, показавшимся годами, назад. Гул канонады был уже намного ближе и напоминал о том, что все еще продолжается война. Лена шла слева и взяла меня под руку. Как ни странно, но мне стало хорошо на душе. Легко-легко. И тут сразу подумалось, мол как мало для жизни надо. Хотя все познается в сравнении. В мирное время Лена бы не посмотрела в мою сторону. Если бы не война, мы бы с Оксанкой так бы и не поженились. Хотя черт его
