теплой и не особенно приятной на вкус, во всяком случае не такая к какой я привык. А может она просто была застоявшаяся. Начал остервенело высасывать жидкость из трубочки, пока не послышалось хлюпанье в пустом стакане. Мне хотелось пить и пить, еще и еще. С сожалением выплюнул «водопровод Вова- стакан».
За дверью послышались шаги и голоса. Один из голосов был женский и молодой, а второй принадлежал моему соседу. Что они говорили разобрать не смог, потому что шумело в ушах. И вот открылась дверь, форточку сквозняком закрыло, в палату зашел сначала сосед, а за ним — девушка в белом халате и шапочке. Ей было около двадцати, открытое круглое лицо с мелкими веснушками, которые нисколько ее не портили, большие карие глаза делали ее весьма привлекательной. Ну, а фигура была скрыта под халатом. Медсестра подошла ко мне и потрогала лоб. Мой сосед здоровой рукой подставил ей стул, на который девушка села.
— Я же и говорю, Леночка, ну что, мол, вьюнош, очухался? — балагурил сосед.
— Ну, как вы, товарищ лейтенант? — спросила она у меня. — Как вы себя чувствуете? Сейчас врач из приемного вернется и осмотрит вас.
— Где я? — прохрипел я.
— Вы в госпитале, в Хосте. В травматологии. Вы лежите, вам нельзя разговаривать. Сейчас я доктора позову, он сказал, что когда вы придете в себя — его позвать.
Я особо не перечил, каждое произнесенное слово отзывалось острой болью в легком и позвоночнике. Сестра убежала куда-то, а неугомонный новый знакомый тоже ушел — видимо курить. Ничего не оставалось, как тупо смотреть на игру солнечного зайчика на потолке, от стекол раскачивавшейся форточки.
Приблизительно через час пришел доктор — высокий, сухой старичок, с седыми редкими волосами и пронзительным взглядом, в белом халате и стетоскопом, как и положено стереотипному образу врача. Даже чем-то напоминал Айболита из мультика. Это был заведующий травматологического отделения подполковник медслужбы Баранов Иван Федосеевич. Он зашел в сопровождении медсестры Леночки. Сначала он мне совершенно не понравился — он даже немного напрягал своим внешне противным видом.
— Ну что, лейтенант? — проскрежетал он своим старческим голосом, — Пришли в себя? Это очень хорошо. Ну вы нас тут всех перепугали — чуть на тот свет не отправились, к праотцам!
— Извините, не знаю как вас зовут, — начал было я.
— Иван Федосеевич, — подсказал он.
— Иван Федосеевич, а что со мной?
— Ну, батенька, будете много знать — скоро состаритесь.
— Я не могу встать.
— А вам пока и нельзя, батенька. И вообще, вам нельзя разговаривать. Я вас старше и по возрасту, и по званию, поэтому приказываю вам молчать. Вы мне мешаете проводить обследование!
— Я просто хочу знать, что со мной.
— Вы действительно хотите? — сказал он, после того как измерил давление и послушал, как я дышу. — В общем, у вас проникающее пулевое ранение в грудную полость и еще куча всяких неприятных вещей, как то: большая потеря крови, незначительное заражение крови, омертвение тканей правого легкого, истощение, начальная стадия цинги, бельевые вши, чесотка и прочие мелкие неприятные вещи связанные с антисанитарией, в коей вы прибывали.
— Иван Федосеевич, вы мне все сказали? Тогда почему я не могу пошевелиться?
— Ну что ж, лейтенант, у вас пуля застряла в позвоночнике. Я вообще удивляюсь, как вы выжили! Все что я сказал раньше — это ерунда по сравнению с этим. Потерю крови мы вам компенсировали, легкое прооперировали, потому что вам угрожала гангрена. А вот с пулей мы еще не знаем, что делать, потому что в нашем госпитале нет необходимого оборудования для проведения таких операций. Скорее всего, будем вас в Москву, в Бурденко отправлять.
— Когда?
— Наверное дня через два. Посмотрим по вашему состоянию. А пока лежите и отсыпайтесь.
— Иван Федосеевич, я смогу воевать потом?
— Эх, лейтенант, я не уверен, что вы потом сможете ходить и двигать руками. Пуля застряла в позвонке, задев нервные окончания, что иннервировали конечности. А вы говорите воевать. Я не хочу вас обманывать, молодой человек. В целом, ваше состояние после операции нахожу удовлетворительным. Но вы не отчаивайтесь — в Москве и не такие операции проводились. Ладно, я пошел. А вам полный покой и по — больше спите.
«Айболит» вышел из палаты. Я лежал, и некоторое время в голове крутилась навязчивая мысль: «Ну, что, Володя! Отвоевался!». Все мое существо отказывалось поверить, что стал инвалидом. Ну не может же такого быть! Осталась последняя надежда на Москву. Да, если и они не помогут — не буду калекой. Уж лучше пусть думают, что погиб или пропал без вести. Я не должен стать для них обузой. А как же месть за смерть Оксаны? Бороться! Надо бороться за свое право на месть!
Пришла сестра с лотком, где под белой тряпочкой лежали шприцы. Она вколола мне что-то. Еще минут пять полежал и погрузился в сон.
Иду по улице Ленина в Севастополе, только никак не могу понять, где именно, но чувствую что это так. Видимо был какой-то праздник, потому что навстречу шла большая толпа народа. Я начал вглядываться в их лица и ужаснулся, — это были мои бойцы, которые погибли. Остановил одного и сказал:
— Мы ж тебя в госпиталь отправили!
— Эх, товарищ лейтенант, не доехал я — умер в дороге — растрясли меня.
— А кто эти остальные?
— Это все кто погибли в Севастополе в последней войне.
Я отвернулся от него и начал искать глазами Оксанку. Она должна быть здесь! Останавливаю девчонок, которые более ни менее похожи на нее, но ошибался. Вдруг, почувствовал, как на мое лицо легла чья-то прохладная рука. Я повернулся, передо мной стояла Оксана, одетая в джинсы и свитер, как в ту новогоднюю ночь, когда мы в первый раз стали близки.
— Любимая, я тебя столько искал!
— Зачем меня искать, котик? Я всегда с тобой. Ты просто не чувствуешь, но это так.
— Я не знаю, что делать. Так устал от этой жизни, вот инвалидом стал.
— Не говори глупостей, Володя, я тебе обещаю, что ты поправишься. У тебя будет все хорошо, вот увидишь. Я люблю тебя, и не могу допустить, чтобы ты не закончил начатое. Извини, но мне пора.
— Ты куда?
Оксана повернулась и затерялась в толпе. Я кричал ей, звал по имени, но безрезультатно. Хотел удержать за руку, рвануться за ней, но неведомая сила не давала и шелохнуться. Тут появился самолет с белой американской звездой на борту и, в толпу полетели ракеты. Раздались крики и взрывы, меня отбросило взрывной волной. Я закричал от боли и проснулся. Позвоночник сверлила дикая боль. Во рту привкус крови от прокушенной губы.
Рядом со кроватью, на стуле, сидела Лена — медсестра, которую видел сегодня. Она влажной тряпкой вытирала мое лицо. За окном уже была глубокая ночь. Я весь в поту.
— Товарищ лейтенант, лежите, — шепотом сказала она.
— Что случилось? — прохрипел я.
— Вы так кричали во сне, у вас жар и звали какую-то Оксану.
— Идите спать, сестренка, со мной все нормально.
— Да вы что, у вас температура под сорок и вы не можете даже воды себе налить.
— Разберусь как-нибудь. У вас что, других больных нет?
— У нас такой тяжелый только вы. Вам ведь больно.
— Да ладно, все нормально.
— Я не могу уйти, мне Иван Федосеевич сказал за вами следить. Вот попейте водички, сейчас я вам укольчик сделаю и снова заснете.
— Тебе сколько лет?
— Семнадцать.
— Эх, девчонка совсем еще…
