ладно, не спадали. Руки – Дипольд снова и снова благословлял долгие годы тренировок, сделавшие их сильными и цепкими, – не подводили. Повязки на ладонях держались. Беглец не срывался.
Наверху еще слышались вопли и звук рубящих ударов. Дерево рубящих: воины маркграфа никак не могли ворваться в мастераторию. Из окна со взломанной решеткой – над головой беглеца вырывался и устремлялся вверх разноцветный дым и пар, подкрашенный колдовской взвесью.
Но Дипольд сейчас смотрел не вверх – вниз. Там, из-под основания замка, из маленьких отдушин подземного узилища тоже вовсю валили клубы дыма. Обычного, немагического. И в эту сизоватую пелену ему надлежало окунуться с головой. Вскоре… Вот сейчас!
Неожиданным порывом ветра дымное облако бросило на беглеца. Пришлось задержать дыхание, зажмурить вмиг заслезившиеся глаза и продолжать спуск вслепую, не дыша.
Две мысли промелькнуло в голове Дипольда. Плохо: глотнешь ненароком едкого дымка, закашляешься – и не удержаться тогда на скользкой цепи, сорвешься неминуемо. Хорошо: густой дым хотя бы на время, но скроет его от стражников на стенах замка.
Все прошло благополучно. Трудный участок преодолен! Дипольд скользнул под дымную завесу. Можно снова смотреть и дышать. Вдохнул – сначала осторожно, потом глубоко, жадно. Посмотрел вверх.
Цепь уходила в густую белесо-сероватую пелену. Окна мастератории уже не видать. Зато прямо над ним – махонькое окошко подземного узилища. Никто за толстой каменной стеной не кричит, не кашляет, не стонет. Или уже все… все… насмерть? Или стража спасла пленников маркграфа? Открыла клетки, вывела из темницы. В последнее Дипольду почему-то не очень верилось.
Цепи все же чуть-чуть не хватило. Самую малость. Но это ничего, это уже не расстояние. Дипольд разжал саднящие (обе защитные повязки протерлись-таки до дыр) руки.
Упал. Приземлился.
Удачно. Вполне.
Вдали маячил спасительный лесок. Не так чтоб очень далеко, но и не близко. Если успеть туда, пока маркграф не снарядил должным образом погоню…
А впрочем, нет. Не в лес сейчас бежать надо. Вон, у подлеска – большой луг. А на лужке том – седовласый старик с непокрытой головой, в овчинном тулупчике на голое тощее тело. В одной руке – кнут с длинным ременным концом, в другой – еще более длинная веревка. А на веревке той – молодой и горячий гнедой жеребец. Загляденье, а не жеребец! Самое то, что нужно для побега!
Вероятно, какой-то конюх маркграфа вывел из замка застоявшегося в конюшне скакуна – погонять на корде по кругу. Это не просто везение. Это настоящий подарок судьбы! Грех не воспользоваться! Не беда, что жеребец не оседлан. Дипольд с малых лет обучен ездить и без седла, и без стремян. Неважно, что нет узды. Сейчас сойдут грива и недоуздок. И без привычных рыцарских шпор обойтись тоже можно – достаточно хорошенько наподдать пятками по бокам. А что горяч – так и не таких коньков случалось усмирять.
Эх, добраться бы… Прежде чем погоня… Прежде чем поймут оберландцы, что он уже вне замковых стен.
Дипольд бежал к лужку так, как не бегал, наверное, никогда в жизни.
А седой конюх стоит, разинув рот, пялится растерянно то на дымящийся замок, то на приближающегося человека с мечом. Только бы старик сам не вскочил на жеребца!
Не вскочил. Не сообразил. Или не имел такого права – самочинно разъезжать на хозяйском скакуне. Но и уступать коня дед добром не собирался. Осознав, что Дипольд бежит к нему, что за конем бежит, старик поднял кнут. Крикнул что-то грозно-испуганно. Даже ударить попытался.
Его! Пфальцграфа! Кнутом!
Дипольд поднырнул под свистящий конец. Рубанул мечом рукоять кнутовища. Рассек. И сам кнут, и руку задел, его державшую.
Взвизгнув, старый конюх отшатнулся, упал, проворно откатился в сторону, вцепившись в раненую руку.
Добивать некогда. В замке уже громко, тревожно, протяжно – «Хр-р-р-у-у-ухр-р-р-у-у-у!» – трубит рог. И каждое мгновение на счету.
Дипольд, не теряя времени понапрасну, сорвал корду с недоуздка. Вскочил на потную спину размявшегося уже жеребца.
Ан не тут-то было!
Упрямый старик быстро опомнился, вскочил на ноги и вновь стоит на пути. Правая рука – в кровищи, висит плетью. Но здоровой левой оберландец вцепился в недоуздок. Повис всем телом, пригибая конскую голову к земле. Заголосил истошно, брызгая слюной.
– Прочь! – рявкнул Дипольд.
А непонятливый старик лишь мотает головой. И не избавиться никак от упрямца. Не стряхнуть. И коня, чья голова чуть не у самых копыт, с места нипочем не сдвинуть. Так и топчутся. Четырьмя копытами. Двумя ногами.
– С дороги!
Не отступает, мерзавец!
«У-у-у…» – гудит в ушах эхо боевого рога.
Дипольд снова потянул меч из ножен.
– Помилуйте, добрый человек! – возопил оберландский конюх. И – слезы в глазах. И – красная человеческая кровь на гнедой лошадиной шее. – Не погубите! Его светлость господин маркграф сильно гневаться будет! Конь из конюшни его светлости! Я за коня головой отвечаю!
А драгоценные мгновения стремительно уходят. И тратить их здесь, на препирательства с этим
