клерком, или клерком крупным, или поваром, или официантом в служебной столовой. Он может оказаться кем угодно, наш умный и осторожный Президент. А потому он неуязвим.
Фурцев усмехнулся. М-да, наш умный и осторожный… И Терновский – помощник Президента третьего ранга – не глуп. Парень понимает: ставить палки в колеса Эксперименту – последнему спасительному шансу государства – чревато. И что более важно – осознает, с какой влиятельной силой приходится иметь дело в лице руководителя исследовательской программы. В общем, Терновский тоже будет держать язык за зубами.
Ах, да… Об убийствах гвардейцев знали еще исполнители-снайперы. Но тут все совсем просто. На очередном совместном учении, тестировании или переэкзаменовке кому-нибудь из лучших милвзводовских стрелков Воронов лично отдавал приказ уничтожить своего подчиненного. Несчастного гвардейца обвиняли в участии в заговоре, а снайперу за непыльную работенку в лучших киллерских традициях обещали перевод на освободившееся место. Перевод в президентскую Гвардию. Кто ж откажется от такой перспективы?
Никто и не отказывался. Вот только винтовка-дальнобойка для спецзадания была с секретом: после первого же выстрела срабатывал перепрограммированный механизм самоуничтожения. Оружие взрывалось в руках стрелка. Самоликвидатор – штука убойная, не оставляющая ни малейшего шанса. Впрочем, шансов не было и у бедняги-гвардейца. Даже президентские супермены не умеют уклоняться от предательских пуль, пущенных своими. Этому их не учили.
В итоге гибли оба – и убийца, и его жертва. И – никакой утечки. Лишь изредка просачивались слухи о несчастных случаях во время учений, что, собственно, и не новость. Подготовка бойцов нынче жесткая и не всегда удается избежать потерь. А каковы потери – это уже другой вопрос.
Но в одном, конечно, Воронов прав: жрал Эксперимент лучшие людские ресурсы, жрал немерено…
Опять – скрип сапог.
– Давайте ближе к делу, док, – попросил гость.
– С удовольствием.
Фурцев одернул белый халат, склонился над компьютером.
Лишних кресел в лаборатории не было (убрали. Специально. На время демонстрации), так что начальнику президентской Гвардии придется постоять.
– Я постараюсь избежать специфических терминов, – начал Фурцев. – Буду говорить… м-м-м… попроще. Специально для вас, офицер.
Пальцы уже привычно стучали по клавишам. Центральный лабораторный блок пришел в движение.
Белый, ослепительно… снежно-белый Саркофаг захватывал, заглатывал мертвого человека на прозрачном столе. Словно парящего в воздухе человека. Крышка напичканной электроникой капсулы бесшумно опускалась сверху, дно выдвигалось из пола. Все происходило медленно, как и положено там, где излишняя спешка может навредить точному расчету и тщательно выверенным действиям.
– Для начала небольшой научно-популярный экскурс, с вашего позволения…
Заполнять паузы перед важными демонстрациями доктор научился давно – еще в студенческие годы, когда проводил свои первые публичные опыты в анатомичке.
– Вам, вероятно, известно, офицер, что человеческое сознание – это не яйцо, которое можно взять и переложить из одного лукошка в другое, не разбив при этом. Я неоднократно пытался проделать такой фокус в лабораторных условиях, однако каждый раз терпел неудачу. Разум человека, вне зависимости от его уровня интеллекта, наотрез отказывается перебираться из своей родной черепной коробки в чужую. Пересадка мыслительного процесса невозможна в принципе. Максимум, чего можно добиться, – это совершенно бесполезные нейроэкскременты, извергаемые шокированным мозгом. Конечный итог однозначен: либо смерть, либо сумасшествие испытуемых.
В конце концов я перестал жонглировать эфемерным понятиями – а что может быть эфемерней человеческого сознания – и, как подобает ученому, занялся конкретикой. Конкретными телами и конкретными импульсами, которые способна уловить аппаратура. Уловить и записать. Записать и использовать. Тогда и только тогда мне удалось добиться результатов.
Воронов молчал. Воронов наблюдал без всякого выражения, без блеска в глазах. Ну-ну…
– К чему я это говорю, офицер? Просто психологически подготавливаю вас: не нужно так близко к сердцу воспринимать мои опыты над вашими солдатами. Гвардейцы были и остаются рабочим материалом. Раз уж вы сами при жизни делали их своими марионетками, ни к чему прикидываться великим гуманистом теперь. И еще: запомните – не все живое, что движется, не все разумно, что кажется таковым. Сразу станет легче.
Губы офицера чуть скривились:
– Вам бы спичмейкером или пиарщиком работать в кризисных ситуациях: треплетесь много и вроде бы даже по теме, а ничего не понятно.
«Ублюдский солдафон!» – мысленно проорал Фурцев. И любезно улыбнулся собеседнику:
– Итак, начнем?
Капсула уже сомкнулась в единое целое. Сомкнулась плотно – не видать даже щелочки между верхней и нижней половиной. Мертвое тело покоилось внутри. Ждало. Продолжения.
Долго клацала клавиатура – Фурцев набирал сложную комбинацию цифр и символов. Набрал. Из Саркофага донеслось монотонное гудение.
– Идет сканирование материала, – комментировал доктор. – Вкратце напомню суть процесса. После физической смерти человека практически все центры нервной системы длительное время – иногда по нескольку суток – сохраняют активность. Раньше не удавалось даже зафиксировать эти слабые импульсы. Теперь же мы можем не только обнаружить их, но и записать на неопределенно долгий срок.
Специально разработанная программа позволяет заложить в компьютерную память образ виртуального двойника. Не самого покойника, нет, не его угасшего сознания, не отошедшей в мир иной души, не сформировавшейся за годы жизни личности, а двойника умирающей, но пока еще живой нервной системы. Можно сказать, что в электронном виде она будет умирать вечно. И… и никогда не умрет.
