– Как думаешь, далеко вы оторвались от упы... от демонов-мангусов? – перешел Всеволод к более насущным вопросам.
– Не знаю – ответил степняк. – Но мы скакали так быстро, насколько это возможно. Больше десятка лошадей пали по пути. Если повезет, солнце встанет прежде, чем здесь появятся охотники за кровью. Ну а если нет...
Татарин выразительно пожал плечами.
– Ясно. Что ж, ставьте коней, растягивайте по стенам свои арканы. Будем готовиться к худшему.
Степняк отдал пару кратких команд. Кочевники вокруг засуетились, забегали. Сам же татарский воевода остался неподвижен и лишь безучастно наблюдал за происходящим.
– Тебя как звать-то? – спохватился вдруг Всеволод. – А то ведь сражались вместе...
Рядом недовольно фыркнул Золтан. «А после – чуть не поубивали друг друга», – покосился на шекелиса Всеволод.
– ...И имени друг друга не знаем.
– Сагаадай – мое имя, – сказал степняк. Пояснил не без гордости: – Что значит Белый.
Всеволод сдержал усмешку. Белого вообще-то в этом чернявом кочевнике с обветренным, коричневым, будто обожженная глина, лицом было разве что драное серебро на рваном доспехе.
– Я юзбаши, – еще немного помолчав, присовокупил татарин. – Начальник сотни в этом походе.
– В походе против угров?
– Нет, урус. Мой поход против мангусов.
– В самом деле?
– Шел бы я против людей – не стал бы серебрить сталь. И арканы. И копейные древка.
Что ж, оно, конечно, тоже верно. Слишком много серебра на бронях и оружии татар. Белого серебра, начищенного, в образцовом порядке содержащегося. Да и объявились степные кочевники там, где людей почти не осталось и где уж не сыщешь большой поживы. Разве что только собственную смерть.
– Кто вы, Сагаадай? – напрямую спросил Всеволод. – Зачем вы здесь?
Собственно, имелась у него одна догадка. Да нет, не догадка – ответ был очевиден. Но спросить все же следовало. Чтоб увериться наверняка.
В узких щелочках глаз Всеволод разглядел огоньки. Вспыхнули на миг такие... Необидные, но насмешливые.
– Неужели ты все еще не понял, урус? Мы – те же, кто и вы.
– Кто вы? – повторил свой вопрос Всеволод. Если этот Сагаадай знает...
– Харагуул. Тунга Харагуул. Дозор Ночи.
– Дозор Ночи?
– Сторожа, если по-вашему.
Та-а-ак... Все-таки так! Вообще-то, старец Олекса говорил – тевтонские гонцы из Залесья посланы с просьбой о помощи во все сторожи. Но что одна такая стоит в татарских степях... Кто бы мог подумать!
– И у вас тоже? – спросил Всеволод... – Проклятый проход? Граница обиталищ, прочерченная кровью?
Кочевник кивнул:
– И у нас. Тоже.
После недолгой паузы продолжил:
– Только больше говорить об этом я не буду. Не обижайся, урус, но нет у меня такого права – рассказывать о своем Харагууле. Те, кому положено о нем знать, – знают. Те же, кому надлежит оставаться в неведении...
– Я все понял, – перебил Всеволод.
Еще одна сокрытая сторожа... закрытый Харагуул. Что ж, так тому и быть. Если тайна рудной черты перестает быть тайной, рано или поздно открывается проклятый проход. Эрдей научил...
Всеволод покосился за ворота, где лежали груды изрубленной и исколотой нечисти, тряхнул головой:
– Пусть твоя история останется при тебе, Са-гаадай. А моя – при мне.
– Пусть, – эхом отозвался татарский юзбаши. И напомнил: – Ты так и не назвал своего имени, урус.
В самом деле – непорядок. Узнал чужое имя – скажи свое.
– Зови меня Всеволодом, Сагаадай. Я здесь тоже за сотника-воеводу.
Правда, от обеих сотен нынче остались только названия. Татарский «юз» уменьшился наполовину. Кроме того, от когтей и клыков упырей приняли свою смерть все загонные и вьючные лошади кочевников. У русичей потери после штурма исчислялись тремя десятками бойцов. Шекелисов уцелело ровно десять человек. Если считать вместе с Золтаном. Еще был пес. Огромный белый злой волкодав, зубы которого, впрочем, не могли причинить вреда упырю, ибо на собачьи клыки серебро не положишь.
А до рассвета – далеко. А по татарским следам к Сибиу подступают новые кровопийцы темного обиталища.
