Но Зигфрид удержал древко.
Укороченное почти на локоть копье ударило-таки в красно-синюю грудь. Зигфрид ощутил привычную хрусткую отдачу. Древко, прижатое правым локтем к боку, дернулось назад. Переломилось. Полетела щепа.
Конечно, тупой лэнс не пробил вражеского доспеха, однако с такой силой вышиб чужака из седла и швырнул наземь, что тот так и остался лежать недвижимым. Меч выпал. Рогатый шлем откатился в сторону.
Пешие слуги ринулись на помощь поверженному господину. Люди-грибы яростно кричали и размахивали оружием. Желтолицые кнехты явно вознамерились отбить павшего рыцаря. Что ж, похвальная верность. Похвальная и самоубийственная.
Зигфрид отбросил обломок копья, вырвал из ножен меч. Взмахнул клинком, проревел:
— В атаку!
Арбалетчики, зарядившие наконец самострелы, ударили первыми. Хорошо, метко ударили, в самую гущу врага: два болта свалили трех человек. Рыцари под предводительством барона обрушились на язычников подобно смерчу. Раздвинули неровную хлипкую стену копий. Вломились. Врубились…
Кто-то рухнул, сдернутый с седла копейным крюком. Кого-то сбили алебардой. Еще под кем-то срубили коня. Но это уже ничего не решало. Закованные в железо всадники на рослых боевых жеребцах смяли легковооруженную пехоту в считаные секунды. Когда подоспели оруженосцы и слуги, врага оставалось только добить.
Пленных было всего двое. Иноземный рыцарь, оглушенный в самом начале схватки, и его слуга- сигнальщик, сопротивлявшийся до самого конца. Желтолицего кнехта свалил удар секиры. Та же секира разнесла вдребезги и раковину-рог.
Зигфрид велел обезоружить пленников и стянуть с них доспехи. Ненадежные шлемы и легкие латы чужаков барон отбросил в сторону. Они не внушали ему доверия. А вот оружие рыцаря-чужака Зигфрида заинтересовало. Пока пленников приводили в чувство, он с любопытством разглядывал меч недавнего противника.
Сталь была превосходной. Форма клинка — непривычной. Блестящий, чуть изогнутый, с односторонней заточкой и скошенным острием, он представлял собой нечто среднее между прямым рыцарским мечом и кривой татарской саблей. Необычайно острое лезвие. Волнистый рисунок отполированного металла вдоль рубящей кромки. Небольшая округлая гарда вместо привычного крестообразного эфеса. На тыльной стороне — зарубки, видимо оставленные вражеским оружием. Удлиненная, предназначенная для двуручного боя плетеная рукоять. Черные лакированные ножны, также обмотанные шелковыми шнурами…
Второй — короткий — меч иноземца оказался уменьшенной копией длинного клинка. Впрочем, был ли он мечом или все же являлся удлиненным кинжалом, Зигфрид так и не смог понять. Кроме того, в кармашках на ножнах малого меча-кинжала обнаружился небольшой ножик и длинная острая игла.
— Ваша милость! — К Зигфриду подступил Карл.
— Что? — повернулся к оруженосцу барон.
— Там это… Пленники очухались, ваша милость. Можно начинать…
Язычники действительно уже не лежали, а сидели, поджав под себя ноги. Неподвижные и бесстрастные, как каменные истуканы. Невозмутимые желтые лица. Полуприкрытые глазки-щелки.
Начать Зигфрид решил с пленного рыцаря:
— Кто ты? Где твой замок? Кому ты служишь? Что это за страна? Известно ли тебе, где искать татар?
Сначала Зигфрид задавал вопросы по-немецки. Потом вспоминал свои невеликие познания в итальянском, французском и английском: эти языки довольно часто звучали при императорском дворе и на турнирах. Потом попытался связать пару слов на сарацинском наречии, которое Зигфриду довелось слышать во время паломничества в Святую землю.
Чужеземец молчал. Всем своим видом язычник выражал глубочайшее презрение.
— Что ты ищешь в горах? — терпеливо продолжил Зигфрид. — Почему напал на старого колдуна? Зачем стрелял в моих людей? Для чего дрался со мной? Кому трубил твой слуга?
И — ни звука в ответ.
— Ты слышишь меня?! — рявкнул взбешенный барон.
Конечно, не слышать его чужак не мог. Но и на крик Зигфрида он никак не отреагировал.
Барон яростно размахивал руками, полагаясь больше на жесты, чем на слова. Однако пленник по- прежнему хранил молчание и не шевелился.
— Ты понимаешь?! Хоть что-нибудь?!
Нет, не похоже…
Если чужак и понимал его, то виду не подавал.
Зигфрид сплюнул. Возможно, помогли бы пытки. Но на это потребуется время. А его-то сейчас как раз и нет. Следовало поскорее убираться с плато: неизвестно ведь, кому и зачем подавали сигналы язычники. Тащить с собой бесполезных пленников тоже не хотелось. К чему лишняя обуза?
— Ладно, — зло процедил барон. — Мне с тобой возиться недосуг.
И потянул клинок из ножен.
Скрежет стали словно пробудил иноземца. Пленник вскинул голову. В оживших раскосых глазах вспыхнул огонек. Нет, этот воин не боялся смерти. Скорее, желал ее. Чужак встретился взглядом с Зигфридом. Протянул руки то ли в просящем, то ли в требовательном жесте. К мечу протянул! Что-то быстро и отрывисто произнес на своем напористом гортанном наречии.
Нет, пожалуй, просить он не умел, но требовать сейчас, в его положении! Оружие требовать!
Каков наглец! Зигфрид почувствовал, как в жилах вскипает кровь, как боевой задор и веселая злость вновь кружат голову.
— Что, драться хочешь? Еще одного поединка хочешь?
А собственно, почему бы и нет? В конце концов, убивать безоружного пленника — недостойный и неблагородный поступок. А вот зарубить надменного чужака, в руках которого будет меч, — это ж совсем другое дело. Даже если воспользоваться этим мечом он не успеет.
— Ваша милость, — сунулся было с непрошеными советами встревоженный оруженосец.
— Молчать! — осадил Карла Зигфрид. Приказал, не оборачиваясь: — Вернуть ему оружие.
— Но, ваша милость…
— Я что сказал?!
Больше оруженосец не пререкался. Карл осторожно положил перед пленником его меч и кинжал. Сам отступил — поспешнее, чем следовало бы. Кольцо рыцарей и кнехтов плотно сжалось вокруг чужеземца. Над головой полонянина поблескивала отточенная сталь. Стрелки подняли заряженные арбалеты.
Зигфрид ждал, не отдавая команды и не нападая сам.
— Ну что же ты? — усмехнулся он. — Бери…
Пусть только язычник протянет свою поганую лапу к мечу! И пусть только попытается встать! Клинок, уже вынутый из ножен, тяготил руку барона и побуждал к действию. Требовал крови.
Пленник повел себя странно. Слабым кивком законченного гордеца он обозначил поклон, обращенный в сторону Зигфрида.
«Ишь ты! Благодарит никак!» — догадался барон, крепче сжимая рукоять меча. После поклона могла последовать атака. Должна была последовать.
Не последовала. Вместо того чтобы броситься к мечу, вырвать изогнутый клинок из ножен, вскочить на ноги и постараться хоть кого-нибудь зарубить перед смертью, чужеземец потянулся к кинжалу.
Неожиданный выбор.
Пленник даже не попытался встать. Язычник благоговейно поднял над головой короткий клинок, склонился перед оружием — низко, с еще большим почтением, чем кланялся Зигфриду.
Дальше было вовсе непонятно. Иноземный рыцарь зачем-то развязал и распахнул одежду на животе, обнажив мускулистый торс. Затем тщательнейшим образом подоткнул под ноги рукава и полы спавшего одеяния. Все движения чужака были неторопливы, величавы и торжественны. Он словно исполнял какой-то