Обнял Алексей Марью Гавриловну и стал горячо ее целовать.
– Либо в Москву, либо в Казань надо ехать. – сказал он. – Другого попа поблизости нет.
– Ни за что не поеду в Москву… – вскрикнула Марья Гавриловна. – Ни за что на свете, ни за что!..
Вспомнить она не могла про Москву, где провела печальные годы замужества.
– Так в Казань, – молвил Алексей.
– И в Казань не поеду, – решительно сказала Марья Гавриловна. – Там брат, там много родных и знакомых. Пойдут разговоры, пойдут пересуды… Нет, нет, не хочу, не поеду в Казань.
– Как же быть? – молвил Алексей… – Про Городец я проведывал, так раньше Вздвиженья там не будет попа – теперь, слышь, в разъездах… Где же венчаться-то?
– В церкви, – спокойно ответила Марья Гавриловна.
– Как в церкви?.. В какой?.. – с удивленьем спросил ее Алексей.
– Да вон хоть в этой, – указала Марья Гавриловна в окно на церковный верх, возвышавшийся над домами.
– Да это великороссийская!.. – сказал Алексей.
– А тебе немецкую, что ли, надо? – улыбнулась Марья Гавриловна.
– Грех ведь, Марья Гавриловна, – раздумчиво сказал Алексей.
– Не слыхал разве, что по нужде и закону применение бывает? – спросила Марья Гавриловна.
– Да оно конечно… Только, знаешь, как-то все думается… Грех-от, кажется, больно велик, – колебался Алексей… – Пожалуй, еще не простой грех, пожалуй, из непрощенных!.. Погодим лучше до Вздвиженья, как поп в Городец воротится.
– Не стану я ждать, – с живостью сказала Марья Гавриловна. – Тяжела мне такая жизнь – долго ее не вынесешь… Что я теперь стала?.. Сам посуди… Ни в тех ни в сех, от берега отстала, к другому не пристала, совестно даже на людей глаза поднять… Нет, Алеша, нет; ты уж не раздумывай… Не хочешь в великороссийской, в духовской[334] повенчаемся… Там обведут нас пoсолонь, Исайю петь не станут, чашу растопчешь, молитвы поп прочитает те ж самые, что и в часовне.[335]
– Так-то оно так, да все как-то, знаешь, оно… – продолжал колебаться Алексей.
– Что еще? – быстро взглянув на него, спросила Марья Гавриловна.
– Да я все насчет греха-то… Прощеный ли? – говорил Алексей. – Однова я с церковником в бане парился, так и за это отец Афанасий на духу-то началил-началил меня, на поклоны даже поставил… А ведь это – сама посуди, – ведь это не баня!
– Полно-ка, голубчик, по времени исправимся, – перебила его Марья Гавриловна. – Ну поставит поп на поклоны… Эка важность!.. Как-нибудь да отмолимся.
– Делать, видно, нечего, в духовской так в духовской, – после долгого раздумья сказал Алексей.
– Оно ж и покрепче будет, – улыбаясь и обнимая Алексея, молвила Марья Гавриловна. – В духовской-то обвенчаемся, так венец не в пример будет крепче… Тогда уж ты меня как лапоть с ноги не сбросишь…
– Что ты, что ты?.. Эко слово какое сказала!.. – заговорил Алексей.
– А кто тебя знает!.. Я состареюсь, а ты еще в поре будешь… Как знать, что будет?.. – сказала Марья Гавриловна.
– Полно ты, полно!.. Эк, что выдумала!.. Придет же такое в голову!.. Да о чем же плакать-то?.. Что и в самом деле?.. Ну как не стыдно?.. – уговаривал Алексей Марью Гавриловну, а она, крепко прижавшись к плечу его, так и заливалась слезами.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
С помощью маклера Алексей Трифоныч живой рукой переписал «Соболя» на свое имя, но в купцы записаться тотчас было нельзя. Надо было для того получить увольнение из удела, а в этом голова Михайло Васильевич не властен, придется дело вести до Петербурга. Внес, впрочем, гильдию и стал крестьянином, торгующим по свидетельству первого рода… Не купец, а почти что то же.
Новый купец и владелец парохода явился на пристань. Когда Алексей проходил по набережной, на него только что пальцами не указывали. Идет и слышит, как ведут про него пересуды…
– Ишь ты! Лыком шит, совсем как есть деревенщина, а тоже пароходчик.
– А ведь надо дело говорить – что ни на есть первый по Волге ходок.
– Кто?
– Да «Соболь»-от.
– «Соболь»-от? Да… А поди вон кому достался.
– Мужик, как есть мужик… А в купцы тоже лезет…
– При таких достатках сапоги дегтем мазаны!
– В длиннополой-то сибирке да в первую гильдию!
– Откудова это такие деньги взялись у него?
– Известно, не с неба свалились.
– Знамо, не с неба, да ведь пятьдесят тысяч на полу не подымешь.
– Может, дешевле ему обошлось.
– Как так?
– Масляничиха-то, сказывают, старуха, а он, гляди, какой здоровенный… Понял, какова коммерция-то?
– Понял.
– Грому-то на них нет!
– Тьфу ты пропасть!.. Не нашла она чище сиволапого… Да за такой пароход и не мужик бы со всяким усердием.
– Так уж, видно, пришлось… Да ну их ко псам!
Все слышит Алексей. Злоба всю душу в нем повернула, так бы и положил в лоск всех до единого.
Подошел к «Соболю». Капитан стоит у руля и молча вдаль смотрит. На палубе ни души. Сказывает про себя Алексей капитану, что он новый хозяин. Не торопясь, сошел капитан с рубки, не снимая картуза, подошел к Алексею и сухо спросил:
– Бумаги?
– Какие?
– Документы.
Вынул Алексей нужные бумаги, капитан внимательно пересмотрел их.
– Верно, – сказал он, возвращая бумаги, и тотчас отворотился.
– Принять желаю, – с досадой сказал Алексей. – Сейчас же, сию минуту чтоб сдача была.
– Примай, – не оборачиваясь, небрежно ответил капитан.
– Сдавай! – крикнул ему Алексей, сделав три шага вперед.
– А ты больно-то не ори – печенка лопнет… Горлом, брат, здесь не возьмешь, сами орать-то здоровы – нас не перекричишь… – с нахальством сказал ему капитан.
Против «Соболя» на набережной собралась толпа праздного люда. Всякому в охоту послушать перебранку нового хозяина со старым капитаном.
– Своего требую!.. Пароход мой – ты должен его сдать, – горячился Алексей.
Капитан подпер бока руками и, склонясь немножко на сторону, ровным голосом, но с усмешкой сказал Алексею, подмигивая стоявшим на набережной:
– Пароходы покупаешь, а порядков не знаешь… Горе ты, не пароходчик!.. Как же я тебе стану сдавать без свидетелей?.. Опять же, где полиция, где водяной смотритель?.. Эх, ты!.. Не пароходы тебе покупать, навоз бы лучше из деревни на поля вывозил…
Толпа громко захохотала.
– Он на «Соболе»-то навоз возить зачнет!
– Кладь добрая!
– Пoставка хорошая!.. Почем с пуда-то?..
– Ах, дуй вас горой!
Видит Алексей, делать нечего, – опять к маклеру за советом. Осыпаемый насмешками, едва пробрался он сквозь набравшуюся толпу. Когда сел на извозчика, толпа ухнула враз и захохотала. Со злобы и досады слезы даже выступили у Алексея. Приехав к маклеру, рассказал ему все, не промолчал ни про нахальство
