Дорожные записки (На пути из Тамбовской губернии в Сибирь)

незаметная между другими, показывает место могилы Кулибина. Впрочем, прежде был тут устроен памятник со всеми механическими атрибутами и с моделями всех произведений Кулибина; но он сгорел во время пожара на кладбище.

…Я был в гостях у одного старожила нижегородского, который родился и дожил до седых волос, не выезжая за десять верст из своего города. Из рассказов его всего любопытнее для меня был рассказ его о преданиях нижегородских, носящихся до сих пор в народе. Вот некоторые из них. „Есть в Нижнем башня, зовут ее Коромыслова, а стоит она на углу кремля, там, у Зелени. И вот почему она называется Коромысловою. Давно это было, больно давно, тогда, как только что успели выстроить в Нижнем стену кремлевскую, приходили под Нижний казанские царевичи Сеит, да Булат, да Кочелей (в 1520 году). Много беды наделали они на матушке святой Руси, много городов пожгли, много людей в полон побрали; а к Нижнему только подошли, да попустому: три дня стояли под Нижним разбойники-татары; все православные заперлись в кремле, и на новую-то стену надеялись, и татар-то боялись, — никто не смел выйти за ворота кремлевские. Была тогда в городе одна девица-красавица, имени и отечества ее не помнят; понадобилось ей за водой сходить на Почайну-реку — не хотелось, видно, пить колодезной. Вот взяла она ведра на коромысел, а коромысел тот был железный, только два пуда весом; и пошла она, девица, за город на Почайну-реку. Татары заметили ее возле башни и, кто их знает, в полон ли хотели ее взять, красоте ли ее позавидовали, только кинулись все на нее опрометью. Вот она, видя беду неминучую, поставила ведра на землю, помолилась на соборы нижегородские и, взяв коромысел в руки, дожидалась первого татарина. Подходили к ней татары не по одному, не по два, а целыми сотнями; и всех тех татар девица уложила возле башни спать непробудным сном. Уже этих татар она била-била, а все еще их много было. Одолели они наконец девицу, изрубили ее в мелкие куски и похоронили у башни вместе с коромыслом ее. Князья татарские Сеит, да Булат, да Кочелей подумали-погадали да и решили от Нижнего убираться по-добру по-здорову. Если бабы в Нижнем такие сильные, — говорили они, — что же с нами будет, если ратные люди на нас выступят? Вот отчего та башня зовется Коромысловою: возле нее было это побоище'. От этого рассказчика я узнал, что в народе до сих пор сохраняется предание о подвигах Минина, о казни князя Вяземского, о казни Теряева. При случае расскажу и все прочие его рассказы, а теперь скажу пока о том, каким образом св. Алексей митрополит, по преданию, был худо принят нижегородцами. В простой ризе странника они не узнали великого святителя; и он, в первый раз бывши в Нижнем, не нашел даже ночлега. Говорят, что по этому случаю он сказал: „город каменный, люди железные'. У нижегородцев есть свои поверья о конце их города и кончине мира; они говорят, что давно сказал один святой человек, родом из Нижнего, что последние времена будут тогда, как в Нижнем будет великое торжище. Суеверные видят в ярмарке исполнение этого пророчества. А конец Нижнего Новгорода будет следующий: есть в Нижнем, подле крепости, маленький ручеек: он течет по оврагам и близ Никольской церкви впадает в Волгу; зовут его Почайною, и говорят, что Юрий Всеволодович, основатель Нижнего Новгорода, назвал так этот ручей, будучи поражен сходством местоположения нижегородского с местоположением киевским. В том месте, где Почайна берет свое начало, есть большой камень, на котором прежде было что-то такое написано, но теперь уже стерлось, вероятно, тогда, как грамотный народ перестал быть на Руси диковиной. От этого-то камня зависит судьба Нижнего Новгорода: в последнее время он сдвинется с места, из-под него выступит вода и потопит весь Нижний. Вот еще одно предание; из него увидите вы, что наши предки думали давным- давно о том, что недавно вздумали англичане. Это, впрочем, очень часто приходится замечать, как посмотришь на некоторые изобретения чужеземные: часто случается вспоминать, что это на Руси уже было изобретено, или, по крайней мере, задумано, Вот, например, давно ли у нас было столько шума о новом иностранном изобретении — артезианских колодцах: судили, рядили, а никто не догадался, что артезианские колодцы у нас существуют уже лет полтораста тому назад, если не больше. Где? — спросите вы. В Пермской губернии на солеваренных заводах: не угодно ли съездить да посмотреть? Там достают соленый рассол точно таким образом, как воду в артезианских колодцах… Да, если бы и нижегородское предание было справедливо на деле, то оно непременно вовсе бы уничтожило славу лондонского туннеля и французского инженера Брюннеля… О ходах в кремлевской стене предание говорит, что они во времена набегов татар и Мордвы были продолжены в одну сторону до Марьиной рощи, а с другой выходили на левый берег Волги, прокопанные под руслом этой реки. Во время осад города жители спасались этими проходами, — теперь они засорены и забыты.

III. Въезд в Пермскую губернию. — Оханск и Кама. — Дорога в Пермь. — Начало Перми. — Пристань. — Монастырь и памятники. — Ермаково оружие. — Дорога к устью Чусовой. — Чусовая. — Полазна

…Наконец мы выехали из земли вотяков: вот каменный столб с медведем и луком, — мы в Пермской губернии. Начали встречаться и деревни с русскими названиями, и люди с русским наречием. Жив так долго в Вятской губернии, прислушиваясь к ломанному русскому языку, который употребляют уды-морты (так называют себя вотяки), я был очень-очень рад, приехав в русскую сторону.

При первом взгляде на Пермскую губернию я заметил, что жители ее более, нежели жители прочей России, сохранили в себе русского духа. Они гостеприимны, радушны; все русское, вытесненное в других местах обстоятельствами и временем, здесь господствует во всей силе, во всей красоте старины заповедной. Здесь преддверие Сибири, той Сибири, которая, будучи удалена от тех мест, где более действуют, или действовали, иноземные нововведения, осталась по наружности тою же Русью, какою была за полтораста лет пред сим. Милое радушие и редкая честность отличают пермского крестьянина от крестьян волжских, не говорю уже о живущих близ столиц. Надобно тому пожить в Сибири, или в Пермской губернии, кто хочет узнать русский дух в неподдельной простоте. Здесь все — и образ жизни, и предания, и обряды — носит на себе отпечаток глубокой старины.

Мы подъезжали к Оханску; верст за 14 до этого города мне особенно понравилось местоположение. Это именно то место, где находится село Очерский-Острожок; на первом плане картины довольно широкая река Очер или Ошшор извивается по зеленой долине; несколько деревень расположено по берегам ее. Вдали, направо и налево, идут горы, покрытые зеленью и пихтовыми рощами, такими угрюмыми, такими мрачными. Некоторые из гор стоят отдельно, и одна из них, находящаяся направо, очень высока.

Горы идут хребтом, и против них, верстах в полуторах, возвышенность, которая однако гораздо ниже этих гор. Ложбина между этими двумя возвышенностями была, мне кажется, некогда руслом Камы, которая теперь течет от этого места верстах в 12. В этом убеждало меня, во-первых, что по всей этой ложбине нет леса, которого много на возвышенностях; во-вторых, что в ложбине почва земли иловатая и глинистая, когда на возвышенностях она каменистая; в-третьих, что городища расположены по этой горе; думаю, что такой торговый народ, как биармийцы, скорее бы построили свои города и укрепления на той реке, по которой производились у них и торговля и все сношения, нежели на горе в таком незначительном расстоянии от Камы.

Мы доехали до Оханска, уездного города Пермской губернии, который расположен на возвышенном берегу Камы. Город маленький и чрезвычайно беден, потому что малое число жителей его не имеет никаких средств к улучшению его. В нем всего один каменный дом, да и тот казенный; из улиц немного получше та, через которую идет большая дорога, да и на той лачуга возле лачуги; окружные деревни гораздо лучше Оханска. Чтобы лучше показать незначительность этого города, довольно сказать, что у него нет даже городского выгона. Оханск сделан городом в 1781 г., т. е. во время открытия Пермского наместничества, — до того времени здесь было экономическое село Оханное, жители которого занимались преимущественно рыболовством. От этого произошло как самое название города, так и герб его, представляющий рыбачьи сети.

Версты полторы ехали мы берегом Камы, прежде нежели приехали на перевоз; здесь Кама довольно широка (около 460 сажен), берега — совершенная пустыня: лес, лес и больше ничего. Редко-редко попадется на глаза вам бедная землянка рыбака и возле нее колеблющаяся на воде лодочка и раскинутая сеть. Кроме этих лодочек, ничего нет на Каме: река совершенно пуста; это не то, что на Волге, где круглое лето одно судно перегоняет другое и дощаники беспрестанно ходят то вверх, то вниз. Судоходство по Каме