слову сказать, родичи мои не в курсе. Я ведь планировал оборудовать себе здесь берлогу на случай критических ситуаций вроде сегодняшней. Правда, не знал, что она понадобится так скоро.
– Ты серьезно? – удивилась Наташа. – Ты решил уйти из дома?
Не ответив, Петр поджег щепу в печке. Огонь весело заплясал по поленьям, озарив комнату дрожащим светом. Петр снял с кровати одеяло, постелил его на пол перед печью. Приглашающе похлопал по нему ладонью.
– Садись, в ногах правды нет. А насчет того, серьезно или несерьезно я решил тут обосноваться, одно скажу – серьезнее не бывает. Осточертело мне, Наташка, под материнскую дудку плясать. Я ведь поэтому в свое время на Курилы смотался! Здесь на автобазе у меня была прекрасная работа, приличный заработок. Чего скрывать, жениться даже собирался. Девушка у нас диспетчером работала. – Он виновато посмотрел на Наташу. – Не обижаешься?
Петр нерешительно обнял ее за плечи, и Наташа, прижавшись к его теплому боку, положила голову ему на плечо. Он облегченно вздохнул и продолжал свой рассказ:
– Ту девушку Верой звали. Ее мать была алкоголичкой, сама Вера росла в детдоме. Окончила ПТУ, поэтому ни о каком приданом и речи не шло. – Петр тяжело вздохнул и прижал Наташу к себе. – До сих пор не знаю, кто сообщил моим родичам, что я встречаюсь с ней. В тот же день маменька встретила Веру по дороге на работу, и что уж ей такого наговорила, не знаю, но только моя Вера в одночасье собрала вещи и уехала. Я чуть с ума не сошел, когда об этом узнал. Вот тогда и завербовался на Курилы. Пять лет в море на сейнере ходил и домой вряд ли вернулся бы, но Галина дала телеграмму, что мать, дескать, тяжело больна. – Петр наклонился к Наташе и слегка коснулся губами ее щеки. – И вот теперь началось новое наступление, и опять против той, которую я сам себе выбрал.
– Петя, не сердись на меня, но, может, тебе и вправду жениться на Милке? – спросила Наташа. – Она – девушка спокойная, добрая, хозяйственная. Я ее по школе хорошо знаю. Никогда она ни с кем не конфликтовала, с учителями не спорила, а мне, ведь знаешь, всегда доставалось на орехи!
Петр немного отодвинулся от Наташи и с тревогой посмотрел на нее. В голосе его звучало сожаление:
– Эх, Наташка, родная моя, неужели ты так и не поняла, как сильно я к тебе присох? Я по тебе с ума схожу, а ты так и норовишь опустить меня на землю. Зачем постоянно плюешь мне в душу, я ведь готов ее дьяволу заложить, чтобы ты осталась со мной.
Он опять прижал ее к себе, склонился к Наташиному лицу, и она почувствовала его дыхание на своих губах. Поняла, что он собирается ее поцеловать, ловко вывернулась из его рук и вскочила на ноги.
– Петр Васильевич, хватит меня кормить разговорами. Проводи лучше домой, а то уже терпения нет, так проголодалась после твоего дня рождения!
Петр облегченно вздохнул и улыбнулся:
– Напугала ты меня! Думал, сейчас дверь вынесешь и убежишь домой. – Он поднялся на ноги и подошел к сумке, которую захватил из дома. – Я ведь знал, что ты проголодаешься. Ни ты, ни я почти ничего за столом не ели. – Он расстегнул баул и заглянул в него. – Давай-ка посмотрим, что нам бог послал с родительского стола. Надеюсь, в последний раз, зато в изобилии.
Петр достал тарелки, которые, оказывается, тоже водились в его хозяйстве, разложил вилки. Потом, словно фокусник из заветного сундучка, достал из сумки пару бутылок вина, шампанское, жареную индейку, кастрюльку с картофельным пюре и десятком котлет, круг копченой колбасы, яблоки, коробку конфет и напоследок – большую хрустальную салатницу, полную салата «Оливье».
Наташа потрясенно следила за его манипуляциями, потом не выдержала:
– Петр, ты же гостей оставил без закуски!
– Ничего, им жратвы тоже прилично осталось и водки море. Но, думаю, теперь им не до веселья, хотя, может, и тризну сейчас по мне правят с тем же удовольствием.
– Ты что? – ужаснулась Наташа. – Нельзя так говорить! Ты хотя бы знаешь, что означает это слово?
– Чего ж не знать! В школе тоже учились! Да и мамаша успела сказать мне, когда я у нее котлеты конфисковал, что ей легче увидеть меня в гробу, чем женатым на тебе!
– Господи, ну чем мы с бабушкой им не угодили? Живем вроде не хуже других.
– Не в этом дело, Наташа, мои родичи судят о людях по толщине кошелька и количеству сберкнижек, а у кого этого не имеется, тот для них вроде плесени. – Петр принес от окна две табуретки и подставил их к столу. – Садись, разговорами сыт не будешь! – Он открыл бутылку шампанского, разлил по стаканам. – Извини, хрусталем еще не успел обзавестись. – И предложил: – Давай выпьем за нас, больше ни о ком я сейчас слышать не желаю.
Они выпили, и Петр снова наполнил стаканы, теперь уже вином.
– А теперь выпьем за надежду, не возражаешь?
Наташа не возражала и довольно лихо выпила вино. Обида, которую она носила в своем сердце с момента разговора с Милкой в гарнизонном универмаге, засела в ее сердце, и боль от незаслуженного унижения с каждой минутой становилась все сильнее и невыносимее. Впервые она ощутила себя беззащитной перед людской несправедливостью и злобой. Она с надеждой посмотрела на Петра, может, он действительно тот человек, который ей нужен, и будет не просто любить ее, но станет надежной опорой и покровителем?
– Ну, ты сильна! – Петр с веселым изумлением посмотрел на ее стакан. – Будешь еще?
– Буду, – заплетающимся языком ответила Наташа и подставила свой стакан. Разве могла она признаться, что пьет вино второй раз в жизни? Причем первый ее опыт был ограничен одним бокалом шампанского на дне рождения у подруги.
На этот раз Петр плеснул ей всего полстакана и приказал:
– Выпьешь после того, как хорошо поешь, а то Анастасия Семеновна мне не простит, что я ее внучку спаиваю. – Он отломил ножку индейки и положил ее на Наташину тарелку. – Ешь давай, а то ведро воды тяжелее нести, чем тебя.
Наташа поперхнулась от неожиданности:
– Это как же тебя понимать?
– А так и понимай! Совсем исхудала со своей работой... – Петр протянул руку и осторожно коснулся ее подбородка. – Щеки ввалились, глаза, но все равно ты самая красивая, Наташка. – Его пальцы нежно скользнули по ее лицу, и Наташа испуганно отпрянула назад, но слишком резко и, покачнувшись от сильного головокружения, чуть не упала с табуретки. Петр подхватил ее.
Он прижал ее к своей груди и, задыхаясь, прошептал:
– Господи, Наташка! Ну почему ты так меня боишься? Поверь, я умею быть очень нежным и ласковым. – Его правая рука уже смелее обхватила ее плечи, а левая прижалась к спине, и Петр почти сдавил ее в своих объятиях. Наташа невольно вздрогнула, прикоснувшись к колючей щеке.
Но уже в следующее мгновение забыла об этом. Его губы, пахнущие вином и табаком, прильнули к ее губам. Петр покрывал поцелуями ее лицо, шею и плечо, до которого добрался, отогнув воротник платья.
Наташа попыталась оттолкнуть его, но вино так приятно кружило голову, поцелуи Петра смущали и волновали, и она в его объятиях уже почти не ощущала ни страха, ни обиды. Наоборот, все тревоги и сомнения в одночасье улетучились. Разумом она понимала, что эти поцелуи и не в меру настойчивые объятия следует немедленно прекратить, пока дело не зашло слишком далеко. Но ладонь Петра на ее щеке была такой теплой, пальцы так нежно поглаживали кожу, и Наташа поняла, что окончательно теряет голову от этих ласковых, возбуждающих прикосновений. И даже не удивилась, когда он поднял ее на руки, отнес и уложил на кровать.
И вдруг, едва вновь коснувшись ее губ, Петр отпрянул.
– Наташа... – Голос его изменился, звучал хрипло и незнакомо. – Наташка, – повторил он, – я ведь могу не остановиться.
– И не надо. – Наташа закрыла глаза, не понимая, во сне или наяву лежит она в чужой постели с мужчиной, но менее всего ей хотелось сейчас рассуждать по этому поводу. Она просто отдалась необыкновенно приятным ощущениям, которые ей доставляли поцелуи Петра.
И тут Петр приподнял ее с постели. Его подрагивающая от возбуждения рука скользнула ей за спину,
