я замуж не выйду! Не люблю я его и ничегошеньки с этим поделать не могу. – Она отстранилась и заглянула бабушке в глаза. – Какие мои годы? Успею еще и замуж выйти, и правнуков тебе нарожать, но только уволь, не от твоего драгоценного Петра Васильевича Романова.
– Не хочешь выходить замуж, так ему и скажи. Он же не ребенок, чтобы ему мозги пудрить. Сегодня прямо все и объясни: дескать, буду принца заморского ждать!
– Бабуля, не сердись! Честное пионерское, обещаю тебе подумать до конца каникул, может, что и надумаю! – Наташа лихо развернулась на одной ноге, отчего юбка взлетела колоколом, и послала бабушке воздушный поцелуй. Сегодня по непонятным причинам она чувствовала себя необыкновенно легко и испытывала небывалую радость от того, что опять дома, бабушка варит варенье, в хлеву блеют козы, а она молода, красива и счастлива поэтому безмерно!
Бабушка замахала руками и кинулась к плите, где в медном тазу начинало закипать варенье из крыжовника.
Наташа сняла на бегу платье, сбросила босоножки и босиком побежала в огород. Недавно Петр соорудил там душ. Обтянув каркас из реек полиэтиленовой пленкой, он водрузил небольшой бак на помост, собственноручно изготовленный из металлических труб и вкопанный в землю. Оглядев сооружение, довольно усмехнулся:
– Надеюсь, я заслужил обновить душ на пару с тобой?
Наташа сначала смутилась, затем рассердилась:
– Даже не надейся, у тебя в огороде точно такой же, а здесь мне одной места мало!
Петр посмотрел на нее с легкой усмешкой и вдруг обнял за плечи, привлек к себе:
– Наталья, хватит строить из себя наивную девочку. Ты ж прекрасно поняла, что я имел в виду.
Наташа сделала удивленные глаза, отодвинулась от него и тут же пожалела об этом.
– Ах так! – Петр рывком прижал ее к себе. Наташа с размаху уткнулась носом в его широкую грудь. В то же мгновение сильные пальцы приподняли ее подбородок, и Петр впился в ее губы жестким, требовательным поцелуем. Наташа попыталась вырваться, но его руки соскользнули с плеч на талию, и он прижал ее к своим бедрам.
Продолжая сопротивляться, она старалась оттолкнуть Петра от себя. Но он пресек ее попытки, прижав к стене сарая. Его губы продолжали терзать ее рот. Наташа задыхалась, ей казалось, что она на грани обморока. Мужские руки обхватили ее бедра, скользнули под платье... Этого она уже не могла стерпеть!
Вскрикнув от ярости, Наташа заколотила кулаком по его плечу. Петр оставил в покое ее губы и погладил успокаивающе по спине:
– Ты что? Неужели испугалась? Я ведь ничего плохого не хочу. – И, задохнувшись, припал к ее уху: – Хорошая моя, пойдем на сеновал! Я ведь не мальчик, мне не до поцелуйчиков...
Наташа что было сил толкнула его в грудь. Петр с недоумением смотрел на нее:
– Боишься, что наиграюсь и брошу? По мне хоть завтра в загс, хоть сегодня! Чем быстрее распишемся, тем лучше! Я разве против?
Наташа отошла на безопасное расстояние, окинула взглядом его большую, мигом сникшую фигуру и выкрикнула сердито:
– Петр, ты в своем уме? Мне еще уйму лет учиться! Ни о каком замужестве и речи не может быть! Да и не люблю я тебя, ты ведь знаешь!
Петр с обидой посмотрел на нее:
– Что ты понимаешь в любви? Целоваться еще не умеешь, а туда же! А я тебя научу, поймешь, как это сладко.
– Петя, – Наташа покрутила пальцем у виска, – ты меня за дуру считаешь? Неужели я не понимаю, чем заканчиваются уроки на сеновале? – Она решительно отряхнула платье. – Ты – мой друг. Старший надежный друг. Мне с тобой спокойно, уютно, но не более того. Я всегда тебя уважала, но сейчас мне стыдно и обидно. За кого ты меня принимаешь? Если я не умею целоваться, то обязательно этому научусь, но не с тобой.
Петр отвел глаза и насупился.
– Наташа, поверь, мне тоже нелегко! Думаешь, я не замечаю, как мужики на тебя смотрят? И работа твоя мне не нравится. Сутками в госпитале пропадаешь, а там тоже мужик на мужике и мужиком погоняет. Я боюсь потерять тебя! Боюсь, что опять уедешь в свой Ленинград и какой-нибудь ловкач подцепит тебя. Пойми, я этого не переживу! – Он присел на корточки около сарая, обхватил голову руками. – Дай слово, что выйдешь за меня. Пусть не сейчас, через год, два... Я буду ждать, сколько скажешь!
Наташа присела рядом, осторожно провела пальцем по его плечу:
– Петя, милый! Ну как я могу тебе что-то обещать? Это даже нечестно. Мне пока никто не нравится, а вдруг завтра или через неделю я встречу человека, без которого не смогу жить, что тогда?
Петр поднялся на ноги, окинул ее тяжелым взглядом:
– Ладно, чего уж там! Извини меня за сегодняшнее. Сам не пойму, что на меня накатило!
Наташа вскочила на ноги и протянула ему ладонь.
– Давай оставим все по-прежнему. – Она заглянула ему в глаза и вдруг прочитала в них такую тоску и отчаяние, что не выдержала и отвернулась. – Прости меня, ради бога!
Петр криво усмехнулся, накрыл ее руку своей, слегка сжал:
– Прощаю, мне больше ничего не остается!
После этого Петр продолжал постоянно бывать у них, и когда Наташин выходной совпадал с субботой или воскресеньем, возил ее на своих «Жигулях» на пляж за селом, иногда встречал в городе после работы и отвозил домой. И все же в их отношениях словно что-то надломилось, не было уже прежнего доверия и раскованности...
Бабушка замечала, конечно, что между соседом и внучкой пробежала черная кошка, но предпочитала помалкивать, справедливо полагая, что встревать в сердечные дела – только портить.
Зато мать Петра была явно рада их размолвке и при каждом удобном случае старалась поддеть, больнее уколоть симпатию сына. Наташа понимала, что родители Петра не в восторге от его выбора.
Заметить их неприязнь было совсем не сложно. И Наташа наотрез отказалась бывать в кирпичных хоромах Романовых. Вскоре она прекратила и поездки на «Жигулях» Петра. Слишком пристальные взгляды соседа тревожили ее, портили настроение...
Наташа приняла душ, переоделась в пестрый шелковый костюмчик и отправилась за подарком. Идти было далеко, через все село, причем большая часть пути проходила вдоль глухих кирпичных и бетонных заборов доброго десятка воинских частей, расквартированных в селе. Она прошла половину пути и уже пожалела, что надела туфли на высоком каблуке, но возвращаться не хотелось, и Наташа отправилась дальше.
В селе была заасфальтирована одна-единственная улица – Сергея Лазо, – даже не улица, а участок тракта, потому что Полтавское располагалось как раз на полпути между Уссурийском и Владивостоком. Другие же улицы и переулки во время частых дождей превращались в непроходимое болото, которое не страшило только обладателей высоких резиновых сапог. Улицы не успевали просыхать, вдобавок недалеко располагалась танковая дивизия, и тяжелые машины, лязгая гусеницами, совершали регулярные марш- броски к учебным полигонам напрямую по сельским улицам, поэтому местные жители давно привыкли к постоянному дребезжанию оконных стекол и посуды и к разбитым дорогам. С трудом, постепенно Наташины земляки смирились и с тем, что после строительства на самой высокой сопке ажурного монстра непонятного назначения, нависшего над селом с востока в виде гигантской буквы Н, их телевизоры полностью отказались служить своим хозяевам.
В торговом зале военторга было прохладно и пусто. Кассирша не подняла головы от книги, а молоденькие продавщицы столпились в обувном отделе и, тесно сдвинув головы, что-то рассматривали.
Наташа медленно прошлась по залу. В принципе, она даже не представляла себе, что можно купить в подарок Петру. Модный галстук? Но он их демонстративно не носит, утверждая, что они ему и на службе надоели. Рубашку? Но это уж слишком по-родственному... Правда, она присмотрела неплохой эстамп, но
