А утром, перед посадкой делегации в автобус, процедил сквозь зубы:
– Я тебе позвоню из Красноярска, – и пожал, может быть слишком официально, руку.
Антонина, наблюдавшая за ними с крыльца конторы заповедника, дождалась, когда автобус с гостями тронется с места, и подошла к подруге.
– Давай ко мне! Все равно работник из тебя сегодня аховый!
Дома у Тоньки было тепло и уютно, вкусно пахло свежей стряпней. Подруга пояснила:
– Всю ночь сегодня стряпала. Барсуков обещался к вечеру Стаса домой привезти. – И уточнила: – Ко мне домой. Я этого чубатого хохла от себя теперь ни на шаг не отпущу!
– Счастливая ты, Тонька! – вздохнула Людмила. – А у меня опять все наперекосяк. Думала, на Новый год все решится. Нет, не получается. Не захотел Вадим остаться. Работы, видишь ли, у него много.
– А ты что, на другое надеялась? – Антонина хотя и смотрела сочувственно, но, похоже, была рада подобному повороту событий и не скрывала этого. – Конечно, я Вадима плохо знаю, но, по некоторым приметам, он из тех молодчиков, что всегда готовы на чужом горбу в рай въехать. Но на этот раз он вот-вот с твоего горба на американский перепрыгнет. Он же намекнул, что там перспективы более радужные. Кстати, эта Лайза замужем?
– Была. Дважды. Сейчас в разводе. – Людмила с недоумением посмотрела на подругу. – Но она же почти на десять лет его старше.
– Ты думаешь это преграда в наше время? Ты только представь, что твоего Вадика ожидает, если он поддастся ее чарам или, вернее, клюнет на ее деньги. Она же его как экзотический сувенир, как матрешку из России привезет. Смотрите, мол, русского медведя себе отхватила ни за понюшку табака.
– Ну на медведя Вадим вряд ли смахивает, – улыбнулась Людмила, не чувствуя, что слезы бегут по щекам.
– И что ты, дура такая, по нему убиваешься? – Тонька притянула подругу к себе и вытерла ей щеки носовым платком. – Если он и похож на медведя, то лишь на того, который недавно из берлоги вылез. Худой, плешивый, голодный…
– Зря ты так, Тоня! Какой он плешивый и голодный? Вид у него сытый и ухоженный, только что худой… Себя он любит, лелеет, и если, как ты предполагаешь, Лайза вздумает пригласить его в Америку поработать, это будет для него величайшей удачей. Ты бы отказалась?
– Обо мне и речи не идет, но разве справедливо почти десять лет морочить девке голову, а потом слинять за бугор в одиночку? Он ведь даже и словом не обмолвился, что вы поедете туда вместе.
– Честно сказать, о своей поездке в Америку он даже не намекал, это все твои домыслы.
– Да какие к черту домыслы? – всплеснула руками Тонька. – Конечно, будь она простой русской бабой, эта Лайза, твой Вадик за версту бы ее обходил. Но она, к сожалению, очень богатая американская дама и имеет на него виды, это и козе понятно. И непременно его к рукам приберет, тут уж не сомневайся. И он на это пойдет добровольно и с большой охотой. – Она заглянула в глаза Людмиле. – Я тебе точно говорю, он за границу собрался. И Лайза тот самый парашют, с помощью которого он приземлится, и в самом скором времени, попомни мое слово, в каком-нибудь теплом и уютном штате.
– Тоня, милая, но что же мне делать? – взмолилась Людмила и вновь заплакала. – Я же действительно почти десять лет на него убила… И вот результат, он променял меня на эту толстую и лохматую бабу. Неужели…
– Людка, сдурела, нашла о ком реветь! – перебила ее Антонина. – Да твой Вадик из породы еще тех вампиров. Присосется и живет за чужой счет припеваючи. Посчитай, сколько денег он из тебя вытянул за это время? Ты же ни разу в отпуске как следует не отдохнула, все на подработках каких-то. Тянешь изо всех сил, жилы рвешь, а из-за кого, спрашивается? Ты его чуть ли не грудью вскормила, взлелеяла, выучила, наконец, а он тебе вот-вот ручкой помашет… Сколько раз я тебе говорила: бросай его, пока не поздно, ничего хорошего из этого не получится!
– Подожди, но он ведь и слова еще не сказал, что мы должны расстаться! – спохватилась Людмила.
– Не сказал, потому что до конца еще в Лайзе не уверен. Думаешь, она не знает о ваших отношениях? Как же! У тебя же все на морде написано. Они в Туве долго пробудут?
– С неделю…
– Ну вот, через неделю он тебе как пить дать все по телефону доложит. Хочешь, я тебе заранее скажу, что он в свое оправдание блеять будет?
Людмила молча кивнула головой.
– Людочка, дорогая, – Антонина сложила руки на груди и слащаво улыбнулась, – ты должна меня понять и простить. Внезапно я встретил женщину, которая стала смыслом моей жизни, моей единственной и неповторимой любовью. Я боюсь ее потерять и поэтому вынужден, слышишь, вынужден поехать за ней на край света…
– Ну и черт с ним, – прошептала Людмила и отвернулась от подруги, – пускай на ком хочет, на том и женится. Мне и одной хорошо.
– Ну зачем же одной, – удивилась Антонина, – когда рядом такие кадры пропадают!
– Ничего они не пропадают, – огрызнулась Людмила, – не дадут им завянуть в одиночестве.
Тонька окинула ее задумчивым взглядом.
– Много я дураков на свете видела, но таких, как вы с Барсуковым, еще не встречала. Сохнете друг по другу, а все равно фасон держите. Не дай бог свою слабость показать. Только не слабостью это называется, а любовью. Пройдешь мимо, потом всю жизнь каяться будешь. Настоящая любовь человеку один раз дается, а остальное все так… увлечения…
– А ты уверена, что это действительно любовь, а не увлечение? Может, именно Вадим – моя единственная любовь, а я так бездарно ею распоряжаюсь?
– Господи, – взмолилась Антонина, – это ж какое терпение нужно, чтобы тебя в чем-то переубедить. И ведь прекрасно знаешь, что я права, но споришь, доказываешь… Тебе самой еще не надоело сопротивляться?
– Хорошо, не буду сопротивляться, – согласилась с подругой Людмила, – но только не советуй падать Барсукову в ноги и умолять: люби меня, как я тебя, и будем вечные друзья! Я на это под угрозой расстрела не пойду!
– Ну и ладушки, не ходи! – не расстроилась Антонина. – Он сам к тебе придет как миленький. А лучше всего, если ты у меня до вечера останешься. Он же обязательно зайдет вместе с Дроботом. Я его ужином пообещала накормить, если он Стаса сюда доставит. Вот и поможешь мне этот ужин приготовить.
– С ужином ты и одна управишься. – Людмила поднялась с дивана. – А я лучше домой пойду. Славка уехал, вот я и хочу в тишине посидеть, поработать спокойно…
– Давай проваливай! – рассердилась Тонька и бросила ей в руки шубу. – Я думала, хоть раз Барсуков тебя в нормальном обличье увидит, в платье, в шубе… А ты опять сбегаешь! Ну иди, иди, – махнула она рукой, заметив, что Людмила замешкалась на пороге, – мотай сопли на кулак, только потом не обижайся, что Надька Портновская ловчее тебя окажется…
Людмила посмотрела на заваленный бумагами стол и вздохнула. Сегодня ей удалось хорошо поработать, хотя мысли то и дело возвращались к утреннему разговору с Вадимом, а потом с Антониной… И, как ни странно, кроме обиды, она никаких других чувств не испытывала. И обида эта была не на Вадима, а, скорее всего, на саму себя, так бесталанно потратившую почти десять лет жизни на человека, который всегда был занят только своей персоной. И она знала об этом, но не хотела верить, убеждая себя, что он гораздо лучше, чем о нем думают. Или у нее просто в голове не укладывалось, что можно так бесцеремонно использовать любящего тебя человека для достижения своих, и только своих целей?
Она выключила свет и села прямо на пол у раскрытой печной дверцы. Обхватила колени руками, прижалась к ним щекой. Яркие всполохи огня играли на полу и на стенах, отодвигая темноту в глубь кухни. Раскаленные докрасна угли потрескивали и подмигивали синими язычками пламени. От печки тянуло жаром, и Людмила немного отодвинулась от огня. Темнота, обступившая ее со всех сторон, была чужой, неприветливой, и она еще сильнее почувствовала свое одиночество. Подбросив в печь пару березовых поленьев, она принялась наблюдать, как жадное пламя набросилось на них, и белая береста тут же почернела, закурчавилась от жара, задымила слегка и тут же вспыхнула с коротким выбросом искр и с треском, словно вскрикнула от боли.
