превратился в настоящий ураган. Казалось, между бурей и мертвым лесом происходила последняя, решающая схватка. И лес стонал, ломался, падал… Прошло всего несколько минут, как мощные порывы ветра обрушились на тайгу. Со скоростью курьерского поезда ураган пронесся на восток, оставляя за собой еще более сильные разрушения и хаос из поваленных стволов и переплетенных обгоревших веток.
Не успели люди прийти в себя и достать из-под обломков деревьев оставшиеся у костра вещи, а в воздухе закружились уже редкие пушинки снега. Они падали медленно, но все гуще и гуще, засыпая следы бесчинств, учиненных пролетевшим над тайгой ураганом…
Но к утру на небе не осталось ни единого облачка. Из-за гор медленно и степенно выплыло солнце, явив взору безрадостную картину мертвой тайги. Снег прикрыл следы ночной бури. Под лыжами слегка поскрипывал скованный ночным морозом снег. Люди спешили, чтобы до обеда выйти к жилью: хотелось побыстрее скинуть пропотевшую, пропахшую костром одежду, помыться в бане и избавиться наконец от ежедневной, изматывающей душу и тело усталости…
Путь их начался с подъема на отрог гольца, возвышавшегося над горелой тайгой. Склоны отрога также были завалены упавшим лесом. Впереди неторопливо шел на подъем Иван Шалгинов. Невысокий и коренастый, он обладал огромной силой. Его голова почти вросла в плечи. Длинные руки и крепкие, слегка кривые ноги – наследие предков-кочевников – никогда не знали усталости. И сейчас он не проявлял ни малейших признаков утомления. Под его собственной тяжестью и тридцатикилограммовым грузом, который он нес на спине, лыжи выгибались лучком и глубоко вязли в снегу. Следом, уже по готовой, хорошо спрессованной лыжне шел весь отряд.
А подъем становился все круче и круче. Правда, выбравшись на ребро отрога, путники были вознаграждены сторицею. Перед ними расстилалась зеленая, живая тайга. Погибший лес остался позади.
Внизу лежал обычный зимний пейзаж. У подножия гольца виднелись чаши стылых озер. Темную зелень пихтовой тайги, с более светлыми пятнами кедров, пронизывали стрелы заледеневших речушек и ключей, устремленных в синь далекого горизонта. Снежный покров чернили пятна курумников и недавних оползней.
Пока весь отряд отдыхал, неугомонный Иван спустился чуть ниже и вдруг присел, пристально рассматривая что-то на снегу. Зная о чрезмерном любопытстве своего приятеля, Людмила поначалу не обратила на это никакого внимания, но лесничий вдруг скользнул на лыжах в сторону огромной кучи валежника, скрылся за ней и тут же вынырнул обратно, замахал руками, закричал, призывая к себе оставшихся наверху спутников…
Ночная пурга пощадила лыжный след, который, судя по всему, был вчерашним. Человек, вероятно, остановился передохнуть, собирался развести костер, но что-то помешало ему… Иван показал на разбросанные дрова, потерянную варежку, на взрыхленную снежную целину: казалось, человек не просто топтался по ней, а метался по небольшой поляне в панике, проваливаясь в снег, падая и вновь поднимаясь.
– Рысь на него напала, – пояснил Шалгинов и, присев на корточки, обвел рукой характерные круглые следы большой таежной кошки, уходящие в сторону от места схватки. – Ранил он ее… Но не сильно, крови совсем мало… – Иван поднялся на ноги и, прищурив глаза, всмотрелся в убегающую лыжню. – Надо бы проверить, что за человек. Охотников здесь вроде не должно быть, да и «мичуринцы» в одиночку сюда не заглядывают. И на туриста тоже не похоже. Они на спортивных лыжах бегают, а этот на охотничьих… – Он посмотрел на Людмилу. – Позволь, Алексеевна, следом пробежаться, вдруг мужику помощь требуется.
– Давай, – кивнула головой Людмила и сказала: – Что ж он, если помощь требуется, в обратную от дороги сторону побежал? – В ответ Иван лишь пожал плечами, а Людмила посмотрела на остальных своих спутников. – До Ентаульского километров пятнадцать осталось. Думаю, часа через два выйдете к поселку. Баньку к нашему приходу протопите, а я вместе с Иваном по следу пройдусь. Посмотрим, кто это по заповеднику шастает…
Глава 26
Уже на первом километре пути они убедились, что шел или очень уставший, или больной человек. Едва заметная лыжня петляла и все дальше и дальше уходила в глубь заповедника. Вскоре они увидели несколько темных смерзшихся пятен. Иван зачерпнул горсть снега, и тотчас его пальцы окрасились растаявшей кровью. Человек был ранен, но только самоубийца мог уходить по все усиливающемуся морозу в сторону от человеческого жилья, от помощи, которая, несомненно, ему требовалась. Пятна крови стали попадаться все чаще и чаще. Незнакомец то и дело садился, прислоняясь спиной к камням. На одной из таких остановок они нашли кусок ткани в крови, очевидно, от нижней рубахи.
Людмила знала, что рысь крайне редко нападает на человека. Но в этот раз она, вероятно, так дошла от голода, что решилась спрыгнуть на него с кучи валежника. Злобная и дикая кошка, она наверняка хватила человека за шею. И если бы он не был по-зимнему тепло одет, то вполне мог стать ее добычей. Однажды Людмила видела пастуха с рваной раной на шее, оставленной когтями и зубами старой рыси, которая уже не могла охотиться на тетеревов и другую мелкую лесную живность. Пастуха с трудом удалось довезти до больницы и спасти, но он так и остался с искривленной шеей, рысь успела перекусить одно из сухожилий…
След лыжни то терялся под снежными заносами, то появлялся вновь, и наконец Иван остановился и крикнул Людмиле:
– Не иначе как к Джимбулаку идет, к ущелью, но там хода нет…
– Что ему там делать? – Людмила из-под ладони вгляделась в голец Джимбулак, у подножия которого лежало мрачное ущелье, вернее, узкая, не более ста метров, щель между двумя почти отвесными скальными стенами. Даже днем там было темно, а летом еще и сыро. Многочисленные ручьи сбегали со стен ущелья. Воздух был затхлым и отдавал погребом. Сюда не забегал зверь, не селились птицы…
– Думаю, следует туда наведаться. – Иван проследил за взглядом Людмилы, потом перевел его на вершину Джимбулака. – Странный какой-то гражданин попался, ты не находишь, Людмила Алексеевна?
– Боюсь, что сегодня мы с тобой опять в Ентаульский не попадем. Придется в тайге ночевать.
– Чует мое сердце, Людмила Алексеевна, что у этого хмыря тут где-то берлога поблизости, и не иначе как в ущелье. Только с чего бы ему в этой дыре прятаться?
– Я тоже об этом подумала. Кстати, ты когда в этих местах последний раз бывал?
Иван сдвинул шапку на затылок:
– Кажись, еще в апреле, когда оленей считали. А больше никто из егерей сюда не заглядывал. Точно знаю. Гиблое здесь место, гнилое. Зверь и то стороной обходит.
– В том-то и дело, что гиблое и людьми мало посещается. Тебе не кажется, что этот человек от кого-то тут скрывается?
– Беглый, что ли? – посмотрел на нее Иван. – Он что, дурак, зимой в такой дурнине прятаться? Да в городе сейчас гораздо легче укрыться, там и сытнее, и теплее.
– Ладно, пошли! – прервала Людмила лесничего. – Только осторожнее смотри! Раненый-то он раненый, а вот что у него на уме?
Они скользнули в распадок, потом на увал, с которого был ясно различим вход в ущелье. Летом он практически незаметен, так густо закрывают его заросли ольхи и карликовой березы, но сейчас деревья стояли без листьев, и черная щель в скале виднелась уже за километр.
Людмила в последний раз окинула взглядом вершину Джимбулака. Над гольцом зависла тонкая полоска мутного тумана. Но разве могла она вызвать подозрение, когда вокруг царила тишина и небо было чистое, почти бирюзового цвета?
Из ущелья на них пахнуло холодом, вырвавшийся навстречу ветер ударил в лицо снежной крупой, но лыжня вела дальше, в самую глубину, и они нырнули вслед за ней в мрачный зев ущелья.
И увидели настоящую тропу, проторенную среди высоких надувов снега. Неизвестный лыжник постарался на славу. Видно, не раз приходилось ему проходить этим путем в ущелье и обратно. По краям тропы он расставил длинные вешки, которые уже наполовину занесло снегом.
Теперь они шли молча и медленно, настороженно вглядываясь вперед. Неожиданно тропа резко вильнула в сторону и скрылась за огромным нагромождением камней, свалившихся когда-то с гольца. Чтобы заглянуть за поворот, они стали подниматься на более пологий откос вправо. Но так ничего нового и не увидели. Все то же пустое и мрачное ущелье.
