– Ну и прокукуешь всю жизнь со своим благородством, а на его товар всегда купец найдется, вернее, купчиха вроде Надьки или той же Светки. Не смотри, что малолетка, живо окрутит твоего Барсукова!
– Зачем он Светке? На его зарплату манто из норки не купишь и на Багамы вряд ли получится слетать… А потом, ты же сама сказала, что он чисто по-человечески ей помогает…
– Знаешь, Мила, мужик в горячке таких дел натворить может, особенно если женщина, в которую он по уши втрескался, делает ему от ворот поворот… В последний раз тебе говорю, подумай, не отталкивай Барсукова… Да, – спохватилась она, – от Вадима по-прежнему ни ответа ни привета?
– Вчера Кочерян был, – с неохотой ответила Людмила, – передал от него посылку с лекарствами, а сам, говорит, приехать никак не может. У него ведь защита диссертации на носу…
– Диссертация… – язвительно хмыкнула Антонина. – Вот уж точно то понос, то золотуха у твоего Вадика.
– Антонина, – в дверь просунулась голова Стаса. – Я уже опаздываю на совещание, ждать тебя не буду.
– Сейчас, сейчас, – заспешила Антонина и, склонившись над Людмилой, прошептала: – Черт чубатый, теперь всю жизнь под его дела придется подстраиваться. – И уже громче произнесла: – Ну, до свидания. Дня через три-четыре опять приедем. Что тебе привезти?
– Тоня… – Людмила смешалась на секунду. – Славку привези и, если можно… Костю. – И тут же спохватилась: – Хотя нет, не надо, зачем ребенка пугать… Да и не отпустит его Барсуков…
– А может, я ему передам, и он сам вместе с Костей и дедом к тебе приедут? Максим Андреич все время про тебя спрашивает…
– Все, хватит об этом! – рассердилась Людмила. – Сама приезжай да Славку прихвати. Мне вас двоих хватит вот так, – она провела ребром ладони по горлу, – под завязку!
Глава 29
Прошло две недели. Струпья подсыхали и отваливались, но Людмила по-прежнему не могла смотреть на свое лицо без содрогания. Руки зажили раньше, но до сих пор их покрывали отвратительные розовые пятна, которые, стоило ей немного замерзнуть, приобретали сине-фиолетовый оттенок, и она с ужасом представляла, как же тогда будет выглядеть ее лицо, которое пострадало от мороза значительно сильнее.
Правда, присланные Вадимом лекарства, как выяснилось из его письма, купленные за большие деньги Лайзой Коушелл исключительно из чувства сострадания к своей чуть не погибшей коллеге, неплохо ей помогали. Но, самое главное, на ее лицо перестали накладывать тампоны с мазью Вишневского, отчего атмосфера в палате несколько улучшилась, а после того как врачи окончательно справились с ее бронхитом и высокой температурой, Людмиле позволили выходить поначалу в коридор, а потом и на обед в столовую.
Чтобы отвлечься от воспоминаний, она принялась читать все подряд: газеты, какие-то журналы, слезоточивые женские романы и скучнейшие детективы… Читала, спала, потом вновь читала и уже по сложившейся, иногда откровенно злившей ее привычке чуть ли не поминутно поглядывала на часы. Каждый вечер ее кто-нибудь обязательно навещал, чаще всего Антонина и Стас, но уже побывали и коллеги из заповедника, и учителя из школы. По воскресеньям приезжал Слава, который рассказывал ей о чем и о ком угодно, но ни разу даже не проговорился о Светке, хотя Людмила уже знала от Антонины, что та передала через Барсукова ее брату письмо. Но что было в этом письме, ответил ли Слава на него и, главное, встречался ли со Светланой, об этом он умалчивал, а сестра не слишком торопила события, зная, что со временем он все сам расскажет, если захочет, конечно. Только вот в последнее время Славкины хотения почему-то не совпадали с ее желаниями!
По вечерам было особенно тоскливо. За стенами палаты стихали все даже самые слабые шумы, соседки уходили в столовую смотреть телевизор. И Людмила оставалась одна на пару с тишиной. Первую неделю она еще надеялась, что Барсуков в конце концов наплюет на ее запреты и в один прекрасный, самый прекрасный день в ее жизни возникнет на пороге ее палаты. Возможно, с виноватой улыбкой на губах, а может, будет улыбаться с вызовом, чтобы скрыть свою растерянность при виде того безобразия, что творится сейчас с ее лицом…
Она представляла себе, как пытается он подавить разочарование… Или испуг? А скорее всего, отвращение… Все это слишком явно будет читаться в его глазах. Конечно, он будет вежлив, предельно вежлив, насколько позволит его ментовское воспитание… И она вряд ли прогонит его, хотя сердце будет разрываться на части, а слезы станут жечь веки и изъеденное морозом лицо…
Людмила зарывалась лицом в подушку, зажимала в зубах наволочку, чтобы не выдать себя ни стоном, ни всхлипом, потому что как ни старалась, но постоянно словно наяву видела перед собой лицо человека, которого так безоглядно решилась полюбить. И чаще всего в тот момент, когда он застегивал ее сережку в новогоднюю ночь на ледяной, раскатанной детьми горке… Именно тогда она почувствовала его любовь, непритворную и такую же сумасшедшую, именно эти мгновения заставили ее окончательно потерять голову и уступить человеку, одно воспоминание о котором приносит ей невыносимые страдания, гораздо большие, чем мысль о возможном уродстве…
Каждый вечер, по уже устоявшейся привычке, она смотрела на часы и отмечала про себя: шесть вечера… У Барсукова закончился рабочий день, но он наверняка не ушел из кабинета, и его окна, три окна на втором этаже, будут светиться до ночи, если не случится ничего серьезного, а если случится, то и позже, возможно, и до самого утра…
В десять вечера свет в палате выключали, и теперь уже в темноте она себе представляла, как Денис приезжает домой… Костя давно спит, Максим Андреевич кормит сына ужином… Потом они сидят на кухне, курят в открытую форточку, обсуждают события за день… Людмила привычно вздыхала. Максим Андреевич вряд ли догадывается, во что переросли их отношения. А если догадывается, то осуждает ли Дениса? И как относится к тому, что она не желает видеть его сына?..
Соседки, бойкие и разговорчивые деревенские бабенки, поначалу пытались откровенничать с ней на различные житейские темы. Но в ответ на их ежедневный треп о мужьях, детях и свекровях, соседях и начальстве Людмила большей частью отмалчивалась, загораживалась газетой или журналом, в результате прослыла в глазах теток гордячкой и задавакой, но это ее даже обрадовало, по крайней мере на нее перестали обращать внимание и не лезли с выводившими из себя расспросами.
Иногда она подходила к окну, садилась на широкий подоконник и наблюдала за автомобилями, что сновали мимо больничного корпуса сутки напролет. Вскоре это превратилось в своеобразную игру. Она загадывала желание на определенный цвет или марку автомобиля и несказанно радовалась в душе, когда из-за поворота выскакивала нужная машина. Но все эти желания были так себе и исполнились бы и без этих дополнительных усилий, но ни разу ни одного желания, которое хотя бы слегка касалось Барсукова, она не загадала. Вернее, боялась загадывать, потому что знала, какой силы будет разочарование, если загаданное не исполнится… И ведь прекрасно понимала, что это детская забава, но все-таки…
Но в последние перед выпиской выходные дни ее ожидали два сюрприза, два визита, совершенно неожиданные, но ознаменовавшие некоторые перемены в ее судьбе. Причем на второй, воскресный, она не только не надеялась, но даже представить себе не могла, что подобное может случиться…
В субботу, как обычно с утра, ее навестили Славка и Антонина. Брат похудел и осунулся, пиджак висел на нем, как на вешалке. И Людмила подозревала, что это не следствие хронического недоедания: уже с первого класса, если не раньше, он мог приготовить себе вполне съедобный обед, а к окончанию школы научился жарить не только яичницу, но и картошку с мясом. А в те дни, когда Людмила уезжала в тайгу или в город, варил приличные борщи и рассольники. Взялся как-то за холодец, но нечаянно заснул. В результате мясо и свиные ножки превратились в угли, а на кухне пришлось устроить внеплановую побелку потолка…
Так что не голод был причиной, а наверняка то самое письмо от Светланы. Но это были лишь догадки, а подтвердить или опровергнуть их даже Антонина не сумела, потому что Славку видела редко и поговорить с ним удалось только в автобусе, за время пути до города.
На этот раз и Антонина, и Славка странным образом спешили: быстро сообщили школьные и деревенские новости и уже через четверть часа стали прощаться. Как выяснилось, Барсуков совершенно случайно оказался в городе по делам и обещал довезти их до Вознесенского на своей машине. Причем Антонина сказала об этом абсолютно спокойно, без обычных подковырок в ее адрес, возможно,
