– А что, было и такое?
– Конечно. Никогда мне так обидно не было, как в тот день, когда ты уехала и не попрощалась. Думаю, так тебе и надо, товарищ Барсуков! Потому что нужен ты на этом свете только для того, чтобы дерьмо разгребать да сволочь всякую ловить! И плевать, что у тебя и сердце есть, и душа, и мозги какие-никакие… Рассердился я тогда на свою проклятую жизнь и уехал к Банзаю…
– Про Банзая Антонина мне уже доложила. – Людмила усмехнулась. – Откуда ж тебе было знать, что более всего на свете я боялась показаться тебе навязчивой и беспринципной. Но что тебе стоило позвонить мне вечером в день нашего возвращения из тайги? Что тебе помешало?
– Если я скажу, что занят был по делу Надымова, – неправда, это я для себя отговорку придумал на всякий случай, а на самом деле свое дурацкое самомнение не сумел перебороть и, получается, сам себя и наказал… Но давай не будем об этом. – Он поцеловал ее в губы и прошептал: – Я умираю от голода, может, прервемся на время?
– Нет, насколько я знаю, подержать тебя некоторое время голодным – единственно верный способ заставить признаться во всем!
– Хорошо, сдаюсь! Но в чем еще я должен признаться?
– В первую очередь в том, кому в голову пришло использовать вместо живца Надьку Портновскую. И я ведь заглотила наживку, поверила в ту ахинею, что Антонина несла по телефону.
– Вполне с этим согласен. Причем заметь: Надежда даже не подозревает о той роли, которую она сыграла в нашей жизни, благодаря твоей же Антонине. Честно сказать, я был поражен ее организаторскими способностями. Только-только успела родить, у самой забот полон рот, а она уже бросилась решать наши с тобой проблемы. Целую операцию разработала и даже убедила меня и Стаса, что только самая дикая ревность заставит тебя примчаться в Вознесенское, чтобы удостовериться во всем собственными глазами. А остальное уже было делом техники.
– Какой еще к черту техники?
– Самой обыкновенной. Стас позвонил в Красноярск своему приятелю. Он работает в УВД на транспорте, и через час после того, как ты купила билет на поезд, мы уже знали, когда ты выезжаешь, даже вагон и место нам этот товарищ сообщил.
– Проходимцы! – прошептала она потрясенно.
А Денис улыбнулся и пожал плечами.
– Просто ты забыла, в какой системе работает твой будущий муж и его лучший приятель. – Он хитро прищурился. – Не буду останавливаться на подробностях, но к тому моменту, когда ты подошла к своей калитке, я уже знал про тебя все: и что со Светланой встретилась, и что до дома добиралась кружным путем, мимо здания РОВД…
– Нет, кажется, я все-таки ошиблась, – пробурчала Людмила, изо всех сил стараясь сохранить серьезный вид, – ты действительно гнусный проходимец, Барсуков, в компании с еще более гнусным проходимцем Стасом Дроботом. Ну, ничего, дай время, я разберусь и с тобой, и с Антониной, и со Стасом!
Денис рассмеялся:
– Что касается нас с Антониной, тут – без проблем, а вот со Стасом будь осторожнее. Вернее, теперь уже с начальником Вознесенского РОВД. А это тебе не комар чихнул, дорогая!
– Стас – начальник милиции? – Людмила всплеснула руками. – А тебя что же, сняли? Неужели за Надымова?
– Надымов маловато тюремной баланды похлебал, чтобы меня из-за него снимать. И хлебать ему ее не перехлебать вместе со своими подельниками до самого суда, пока следствие не закончится, а там как суд посмотрит, но я думаю, лет на десять Игорь Ярославович точно загремит в колонию строгого режима. И потом, разве ты не видишь, что я переезжаю? Костя и дед уже в Красноярске. А перед отъездом в город съездили в зоопарк. С приятелем Смелого, что Костю заставил заговорить, на память сфотографировались. Вырос, говорят, твой медведь, но Костю узнал… А вчера дед звонил, ждет не дождется Константин, когда мы с тобой приедем. Он ведь в первый класс пошел.
– Я помню про это, – вздохнула Людмила и переспросила: – Выходит, тебя перевели в Красноярск? Ты рад этому?
– Есть такое дело! – усмехнулся Денис. – Перевели, и даже с повышением. На полковничью должность. Что тоже не комар чихнул! Работы, конечно, прибавится, и чует мое сердце, тебе это не слишком понравится.
– Я уже научилась тебя ждать, Барсуков. – Людмила обняла Дениса за плечи, заглянула в его глаза и не удержалась, съязвила: – Мой ласковый и нежный мент! Черт бы тебя побрал! Если ты еще раз попытаешься улизнуть от меня, я тебя пристрелю на месте. А как я стреляю, ты знаешь!
Крупный серый волк проснулся ночью. Широко и со вкусом зевнул. Прислушался. Рядом завозилась и вскочила на ноги молодая проворная волчица с более темной, чем у ее приятеля, спиной. Волк одобрительно глянул на подругу, принюхался, вытянув нос по ветру. Тайга спала, темная, неуютная в ожидании снега, который наконец прикроет облетевшую листву, упрячет под сугробами тропы и мелкую лесную живность. На высоком, очистившемся небе ходил в дозоре молодой месяц. Его серебряный серп завис над горизонтом, а бледный, неяркий свет не гасил звезд, табунком разбежавшихся по небу.
Волчица толкнула волка боком и побежала. Она проголодалась и звала его поохотиться. Он тоже решился побежать, но споткнулся и остановился. Конечно, еще совсем не охотник. Слаб в ногах. Волчица вернулась, поскулила и резко метнулась в сторону, поняла, что ее приятелю с ней не тягаться. Ушла одна.
Волк не вернулся на лежку и не побежал, а потихоньку пошел прямо на месяц. Его неокрепшие лапы скользили по камням, он продирался сквозь заросли кашкары, повизгивая всякий раз, когда ветка хлестала по искалеченной спине, но, встав в первый раз на ноги после тяжелейшего ранения, он уже не мог не идти.
Впереди на поляне проревел марал. Волк был опытен и знал, как опасен олень во время рева, особенно для него, лишенного спасительной быстроты в ногах. Поэтому он осторожно обогнул поляну и снова взял направление на сияющий в небе молодой месяц.
Он не вспоминал о своей молодой подруге и не боялся потерять ее. Она все равно отыщется. Тайга не представлялась им запутанным царством, тропы и запахи способны рассказать сотни и сотни историй, прошлых или продолжающихся во имя жизни и потомства. Это был обжитой, привычный дом. Но все устремления волка были нацелены на другое, на то, что его тревожило все эти нескончаемые дни и недели с тех пор, когда он каким-то чудом выбрался из речного порога с огромной рваной раной на спине…
За горбатой горой посерело небо. Начиналось утро. Волк очень устал. Он шел валкой, тяжелой походкой измученного зверя, чутье притупилось, и даже когда на него из-за реки накинуло острым собачьим запахом, он только вздыбил на затылке шерсть, но не почувствовал обычного боевого задора, всегда охватывающего его вблизи своего смертельного врага…
Тем временем еще больше посветлели вершины гор, только у реки по-прежнему держалась влажная, простеганная туманом темнота. Волк медленно поднялся на крутой взлобок горы и прилег среди кустов дикой малины, положив на лапы свою измученную, отяжелевшую голову.
Над селом разгоралась утренняя заря. Вот-вот покажется солнце. А волк лежал и смотрел вниз на серые крыши домов, над которыми струились первые дымки, и ему казалось, что он слышит тихий и ласковый женский голос:
– Темуджин, паршивец, откуда ты взялся?
И волк был счастлив, потому что хозяйка рядом. Потому что ей было хорошо и спокойно. Как хорошо и спокойно было ранним сентябрьским утром в этом лучшем из миров!
Примечания
1
Кабарга (
2
Всемирный центр дикой природы.
