всю жизнь пронесли и не уронили яркий факел российской прозы. Вместе с ними уходит нечто важное, индивидуальное, чистое и искреннее, чем всегда славилась и гордилась русская литература...
В словах Зоболева сквозила настоящая боль, он даже смахнул пальцем слезинку в уголке глаза. Но Даша на этот прием не купилась. Пару лет назад с тем же явным страданием и болью в глазах Педикула поливал грязью последний роман Арефьева «Забытые под снегом», за который тот чуть позже получил Государственную премию. Роман о судьбах трех восемнадцатилетних мальчишек, плохо обученных и необстрелянных, сложивших свои головы под Москвой и Сталинградом и, как тысячи и тысячи их сверстников, забытых в снегах и в болотах, в смоленских и белорусских лесах...
Зоболев сидел, вальяжно развалившись в кресле и сцепив пальцы на тощем, как у борзой, животе. В последнее время он изрядно похудел, обрюзг. Нижняя губа его была брезгливо оттопырена, большие пальцы рук выставлены вперед, и Педикула постукивал ими и закатывал глаза под лоб, когда делал многозначительные паузы. Он был большим любителем многозначительных пауз... И еще томных взглядов, которые то и дело бросал на свою собеседницу, хорошенькую длинноногую девицу, немного развязную, но толковую и бойкую на язык.
Даша вполуха прислушивалась к их трепотне. Отдав дань Арефьеву, ведущая программы быстро сместила акценты с глобальных на местные проблемы. Прозвучала пара-тройка фамилий знакомых, всю жизнь подающих надежды литераторов, кого-то Зоболев привычно похвалил, кому-то столь же привычно попенял за уход от действительности или, наоборот, излишний натурализм. Даша зевнула. За двадцать лет Педикула даже не поменял формулировок. Завели единожды будильник на полшестого, вот он и трезвонит два десятка лет подряд...
Она навела пульт на телевизор, чтобы отключить его до утра, и тут девица задала следующий вопрос:
– Простите, Аристарх Николаевич! Вы сетуете, что молодым литераторам без поддержки невозможно пробиться в московские издательства. Но как удалось пробиться нашей землячке Дарье Княгичевой? Ведь ей никто не помогал, однако с недавних пор ее книги издаются огромными тиражами и быстро раскупаются. Почему же никому другому из наших писателей не удается вытянуть счастливый билет, тем более заручиться народной любовью?
Зоболев снисходительно улыбнулся.
– Ну, во-первых, дорогая, вы смешиваете два понятия:
Ведущая взяла в руки листок бумаги и коварно улыбнулась Зоболеву.
– Вы подразумеваете любовь под древними инстинктами, Аристарх Николаевич?
Критик скептически усмехнулся и пожал плечами.
Но ведущая не отступала от заданной темы.
– Сегодня утром я заглянула в несколько книжных магазинов. Как выяснилось, на первом месте по продажам книги Донцовой, Марининой, Бушкова и той же Княгичевой. За месяц не продано ни одной книги местных авторов, исключая Арефьева. Его по-прежнему хорошо читают... Что вы на это скажете?
– Дело прежде всего в рекламе и в моде, которую она создает. – Зоболев скривился в брезгливой гримасе. – Мода – дама ветреная. Мотнула хвостом, и все, ушли в небытие и Донцова, и Княгичева, и кто там еще, Маринина... По правде, я не читаю подобные вещи.
– Тогда с чего вы судите об их достоинствах? – изумилась ведущая. – Или вы как тот гурман, что спорит о вкусе устриц, которых сам никогда не пробовал?
– Честно сказать, я пытался прочитать некоторые романы Дарьи Княгичевой, – Педикула задрал ладони вверх, как бы сдаваясь на милость победителя, – но только в силу профессиональной необходимости. И прямо скажу,
– А я читала все ее романы, – пожала плечами ведущая, – они оптимистичны, хороший язык, чисто российские реалии, ведь не все так плохо в нашей жизни. И она умеет это доказать. Впрочем, признайте, после дойки доярка не возьмет в руки Достоевского, и Зюскинда на голодный желудок не почитаешь. А вот романы Дарьи Витальевны заставляют нас поверить, что в жизни есть много светлого и чистого, а не только грязь и подлость. По-моему, в трудную минуту такие книги гораздо действеннее, чем алкоголь или таблетки. А вы, что бы вы выбрали, Аристарх Николаевич, российский бестселлер или транквилизаторы?
– Я бы выбрал бег на свежем воздухе. – Педикула расслабил узел галстука и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки.
Даша усмехнулась. С чего тебе вдруг захотелось пробежаться, Аристарх, роднуля? Не иначе до ближайшего бара решил сигануть, чтобы промочить горло.
Она думала, что передача вот-вот закончится, но девица вцепилась в критика мертвой хваткой, и Даша некоторое время от души забавлялась попытками Зоболева держаться на уровне. Девушка ей понравилась. Ведущая не могла не знать, кто таков Аристарх Зоболев, но голову перед его авторитетом не склоняла и подобострастно в глаза не заглядывала.
Наконец Педикула не выдержал. Негодующе фыркнув, он промокнул лоб и щеки носовым платком и сердито блеснул глазами на собеседницу.
– Вы меня почти убедили, что коммерческая литература жизненно необходима народу.
– Простите, – улыбнулась в ответ девушка, – я не утверждаю, что нужна только коммерческая литература, или, как вы изволили выразиться, «литературная жвачка». Я полагаю, что всякая литература нужна, и массовая, и элитная. Но массовую необходимо поднимать на более высокий уровень, а элитная не должна становиться уделом кучки заумных интеллектуалов. По-моему, нет плохих или хороших жанров. Есть просто хорошая или плохая литература, независимо от того, массовая она или, как вы говорите,
– Не путайте, голубушка, божий дар с яичницей! – Зоболев уже не скрывал, что изрядно разозлился. – Вашему поколению homo novus[6] все в этом мире необходимо усреднить, подровнять, подогнать под некое среднеарифметическое, среднестатистическое сознание! По- вашему, это и есть цель, к которой должна стремиться наша литература?
– Господи, – покачала головой ведущая, – в какие дебри вы повели! Единственное, о чем я хотела сказать, что книги, рассчитанные на массового читателя, должны быть написаны не менее хорошо и ответственно, достойным русским языком и отражать
– Ну, про Княгичеву и ее таланты мы помолчим, – Зоболев, точь-в-точь вздорная приподъездная старушка, поджал губы. – Во-первых, у нее была мощная протекция со стороны Арефьева, во-вторых, ее
