плечи и закружил по комнате. – Дашка, Дашка, что ж, ты только на поминки и вырвалась, чтоб меня повидать? Не помри Олегович, еще сто лет бы не появилась!
– Не ерничай! – рассердилась Даша. – Арефьев умер! А ты паскудничаешь, фиглярничаешь, как дешевый паяц!
– Паяц, говоришь? – Оляля скривился и отошел к окну. – Я, может, оттого и фиглярничаю, что Олеговича не стало. Может, моя душа на пару с его душой отлетела.
– Прости, Лялечка, ради бога, прости! – Даша подошла и обняла его за плечи. – Я до тех пор, пока не увижу его в гробу, не поверю, что он умер. Меня вчера к нему не пропустили. Я два часа умоляла главного врача, доллары совала, он мне чуть по морде не съездил, потом водкой напоил, но Дмитрия Олеговича так и не разрешил повидать. – Слезы потекли ручьем, и она уткнулась лицом в необъятную грудь Оляли.
Он гладил ее по голове и ласково приговаривал:
– Дашка, раззява! Зачем ты лекарю доллары совала? Тебя ж могли в ментовку забрать.
– Я не подумала. – Она всхлипнула и вытерла слезы кулаком. На нем отпечатались черные полосы. Свитер Оляли тоже был в грязных разводах. Слезы русской бабы не выдерживала никакая, даже суперстойкая заграничная тушь. – Прости, – снова прошептала она и вдруг спохватилась: – Что-то я оплошала сегодня! Надо было забежать в магазин. У тебя наверняка пустота в холодильнике, а я приехала в гости до вечера.
– Видно, Влад звонил, вот ты и слетела с катушек. – Оляля как всегда поразил ее своей проницательностью.
– Звонил, – с вызовом произнесла Даша, – и что из того?
– Он у меня недавно был. – Оляля сел на диван и хлопнул рукой по пледу, приглашая ее сесть рядом. – В знатоки искусства записался. Веселый такой, разговорчивый. Очень удивился, что я не пью, он, оказывается, с собой две бутылки «Хеннесси» приволок да закуси всякой целую корзину. Шибко богатый стал. Только все это на пару с бабой и умяли.
– С к-какой бабой? – помертвела Даша.
Оляля как-то искоса посмотрел на нее и усмехнулся:
– Да не с той, о которой ты думаешь. Но красивая, страсть прямо! А уж как перед Владом извивалась, то ножку обнажит из-под шубки, то грудью к плечу прижмется. А как выпили, так и вовсе на нем повисла. – Он посмотрел на Дашу. – Девочка, не страдай по этому мерзавцу! У него что хрен, что хвост всегда пистолетом. И, помимо той девки, наверняка еще с десяток шлюх имеется.
– Откуда эта баба взялась? – спросила Даша хрипло. Гриша, сам того не ведая, ударил ее прямо в солнечное сплетение, да так, что перехватило дыхание. И она едва обрела способность дышать.
– Да сучка одна из галереи. Новая Мишкина б... Манька ее послал, чтоб она помогла твоему Пистолетову картины в офис и в дом Марьяша выбрать. Тоже мне эстет нашелся, вздумал культуру в бандитские массы нести.
– Марьяш не бандит, – заступилась Даша за молодую акулу отечественного бизнеса. – Говорят, очень талантливый мальчик, экономический вундеркинд. У него на лбу это написано.
– Эх ты, провинция! – Оляля постучал согнутым пальцем по ее лбу. – На заборе тоже бывает кое-что написано, а заглянешь – дрова лежат. Давно известно, что одной умной головой такие бабки не сколотишь. К умной голове острые клыки и длинные когти требуются, чтобы порвать, как кобель фуфайку, всех, кто мешает. И еще хвост лисий нужен, чтоб следы заметать. Ты знаешь, какое у него погоняло?
– Погоняло? – удивилась Даша.
– Ну кликуха, кличка! Меня Паша Лайнер просветил. Марьяша в народе Хенде Хох прозвали.
– Хенде Хох? Руки вверх? – еще больше изумилась Даша и вдруг поняла и рассмеялась. – Это точно! Компания «Русские Крылья» – «РуК». – И процитировала слоган, который навяз в зубах не меньше, чем реклама пресловутого «Сникерса»: – «Русские Крылья» поднимут вас вверх, туда, где удача, туда, где успех!»
– Ага, поднимут! – отозвался злорадно Оляля. – Уже подняли! Всю Россию ручками вверх! А после на табуреточку поставят и петлю накинут! А ты, как последняя дура, вторишь этим борзописцам с экрана: «Ах, гений! Ах, вундеркинд!» Он еще в такую ж... затолкает нас своими ручонками, этот вундеркинд, увидишь потом!
– Я – дура, а ты – циник! – рассердилась Даша, хотя в душе была согласна с Олялей. Она хронически не выносила Вадима Марьяша. У нее была самая настоящая аллергия то ли на ангельский овал юного пухлощекого лица, то ли на лучезарное сияние голубых очей новоявленного олигарха, чья улыбка не сходила в последние полтора года со страниц газет и экранов телевизоров.
Юный Вадик стал прямо-таки национальной идеей, символом возрождения, ее брендом.
– Циник, Даша, циник – это ты еще культурно заметила, – расхохотался Оляля, – а вообще-то я самая последняя б..., покруче твоего Влада. Хотя я не сумел бы, как он, сначала за решетку всю эту сволочь сажать, а после перед ними на задних лапках скакать, хвостом крутить, на сладкую косточку в их руках облизываться. Скурвился твой генерал, Дашка, как последняя сука скурвился!
– Ладно, с генералами все ясно, не в швейцары же ему было подаваться? – поморщилась Даша и поинтересовалась: – А себя ты с чего в опалу загнал?
– А, – Оляля махнул рукой, – тоже на «зелень» потянуло, словно беременную девку на соленые огурцы! Малюю теперь холсты, как по конвейеру. Будто столяр-станочник, передовик производства, сверлю, строгаю, прибиваю, краску ляпаю. Шедевры – туда, баксы – сюда! Туда-сюда, туда-сюда! Веселая жизнь пошла, только крыша от нее все сильнее едет.
– Покажи руки, – приказала Даша, – опять ширяешься?
– Дура, то ширево еще не выросло, чтоб до самой души достать! – скривился Оляля, но рукава рубахи закатал. Страшных багровых синяков и ржавых струпьев – следов от внутривенных инъекций наркотиков – не было, и Даша вздохнула с облегчением. Но на всякий случай спросила:
– В ногу небось колешься?
– А ты проверь, – улыбнулся Гриша коварно, – я покажу. Между прочим, многие сейчас в паховые вены ширяют, чтоб не так заметно было. Я ведь и штаны могу спустить. Проверяй!
– Отстань, Лялька, со своими шутками, – огрызнулась Даша, – подумай лучше, чем угощать будешь. «Хеннесси» вряд ли остался, его Владик со своей дамой выкушали, а что мы с тобой кушать будем?
– С чего на тебя вдруг жор напал? – удивился Оляля. – Или понесла от кого? – Он окинул ее критическим взглядом. – По фигуре вроде незаметно.
– Типун тебе на язык, – замахнулась на него Даша, – от кого я могла понести, от духа святого?
– Ну, я думал, раз Влад тебе звонил...
– Ага, – рассмеялась Даша, – новый способ осеменения дам. Секс по телефону имеется, почему бы тогда не придумать, как баб с его помощью брюхатить. Быстро, надежно, выгодно!
– Чего ты взбеленилась? – Оляля покачал головой. – Или задело, что я про Влада и его бабу рассказал? Это, детка, шоковая терапия, клин клином вышибают.
– А у меня, Лялька, куда ни кинь, всюду клин. – Даша закинула голову, чтобы удержать слезы, не дать им поползти по щекам.
– Ладно, прости, – Оляля погладил ее по руке. – Хватит уже страдать, что, мало добрых мужиков встречается?
– В том-то и дело, что мало, – Даша виновато улыбнулась. – Порой мне кажется, что меня приговорили к вечной каторге и отправили то ли на свинцовые рудники, то ли на галеры. Влад словно гиря у меня на ноге, когда-то даже казалось, закатится солнышко, если он меня разлюбит. А он, выходит, никогда не любил. Его ж приятели сдали, причем популярно мне объяснили, дескать, это высший пилотаж для оперативника заполучить столь ценного человека, да еще не тратить при этом на него ни копейки.
Она судорожно перевела дыхание. Оляля, насупившись, смотрел на нее, и Даша отвела взгляд. Но остановиться уже не могла.
– Я пахала на него, болела за него, переживала, рейтинги поднимала. Он же мне клялся в любви, плакался в жилетку, засыпал под теплым боком и попутно трахался с дешевой сучкой, на тридцать лет себя моложе, жрал водку на таежных заимках, парился с ней в Манькиной бане! – Она ухватила Олялю за грудки и, встряхнув, требовательно спросила: – Получается, у него с ней неземная любовь, ведь даже в Москву за собой уволок и на Ритку – мать своих детей – не посмотрел, а со мной что же было? Оперативная
