От выпитого пива Иван зарозовел, вытащил из портсигара папиросу и закурил.
– Сейчас мы ради твоей учебы, Алексей, по улицам шастаем, а вот когда перед тобой цель поставят, про все забудь: и про обед, и про ужин... – Он глубоко затянулся и щелчком отправил пепел в стоящую рядом пепельницу. – У нас всегда работы невпроворот. Будь «сусла» в отделении в пять раз больше, и то всем работа найдется. Да к тому же при Тартищеве спросу больше стало. Он и сам вихрем летает, но и с нас три шкуры дерет, если что-то не так... А десять лет назад, когда я только-только начинал, на весь город и губернию в придачу нас восемь сотрудников было вместе с Федором Михайловичем... И ничего, справлялись... Помню, был у нас старый сыщик Зимогоров, всю жизнь один прожил, хором не выстроил, ходил в шинели, на которую дохнуть страшно было, такая она ветхая, а когда пять лет назад помер, у него одних лишь часов золотых и серебряных целое ведро нашли...
– Взятки, что ли, брал?
Вавилов вздохнул:
– А в то время все брали. Сейчас с этим пожестче, но все равно не обойтись. – Он бросил окурок в пепельницу, достал новую папиросу, но не раскурил, а положил за ухо и внимательно посмотрел на Алексея. – Вот сейчас сидишь, наверное, и думаешь, уж я-то в жизнь никогда не возьму. И не бери, если получится. Самое паскудное – чувствовать, что эта мразь тебя покупает. И от этого ненавидишь их еще больше. Я ведь помощником околоточного начинал. Так наш надзиратель, я не говорю уж о приставе, взятки брал вовсю, открыто, без особых церемоний. Без приношения в околотке бесполезно было появляться. Все знали, что даром им никто и ничего не сделает. Мордвинов, околоточный, меня учил: «Копи денежки на черный день. Служба у нас шаткая, положение скверное, доверия никакого. Уволят – и пропал, коли не будет сбережений. После полицейской службы никакой другой не найдешь. Поэтому и следует заранее запасаться тем, чем люди живы бывают». – Иван допил пиво и ухмыльнулся. – Особенно он любил с ворами работать, которых с поличным поймали. Целые спектакли устраивал. Приведут к нему вора, и начинает он при потерпевшем на него орать:
«Ах ты, негодяй! Воровать вздумал?! Я тебя в остроге сгною! Я тебя за Байкал законопачу! Каторгой замучу! Я из тебя чучело воробьев пугать сделаю! Эй, сторожа, – приказывает он мне и дворнику, который воришку схватил, – обыщите его немедля!» Мы тут же на него набрасываемся, шарим в карманах и, конечно же, ничего не находим. То есть кое-что находим, но успеваем перегрузить в свои карманы все, что может послужить уликой. Потерпевший теряет дар речи от удивления, воришка радуется. А Мордвинов выдерживает паузу и обводит потерпевшего тяжелым взглядом: «Вы продолжаете поддерживать свое обвинение?» Потерпевший, чиновник средних лет, начинает заикаться: «Конечно, но странно... Куда он успел спрятать? Я видел собственными глазами...» Мордвинов ударяет кулаком по столу и с искренним негодованием в голосе кричит на него: «Как вы смеете обзывать поносным именем того, кто перед правосудием вовсе не виновен?» Чиновник тушуется: «Но ведь я, собственно...» «Да что вы меня уверяете? – перебивает его околоточный. – Я вам должен заметить, что в моем околотке воровства и в помине нет. Однако я обязан снять с вас показания и обнаружить на всякий случай вашу личность. Потрудитесь пройти ко мне в кабинет». А в кабинете разговор уже ведется на других тонах. Теперь околоточный орет на чиновника уже без всякого стеснения: «Как ты смеешь клеветать на невинного человека? Он тебе этого вовек не простит!» – «Но я могу под присягой...» Чиновник продолжает держаться, лишь бледнеет сильнее. «Кто в нее поверит! – выходит из себя Мордвинов. – Скандалист!.. Бунтовщик!.. Дорога тебе на свинцовые рудники!.. Ты бесчестишь непорочных и беспокоишь правительство!» – «Правительство? Чем это?» – поражается потерпевший. «Как это чем? – ревет надзиратель. – А я что ж, не власть? Я что тебе, обычный человек? Власть от дела отрываешь, значит, и правительству мешаешь!» Чиновник, сраженный железной логикой околоточного, понимает, что ему и вправду не миновать каторги. А Мордвинов продолжает подливать масла в огонь. «Он так твоего облыжного заявления не оставит! Он тебя по судам затаскает!» – «Но что же мне делать, господин пристав? – повышает чиновник Мордвинова в должности и льстиво ему улыбается. – Посоветуйте, как избежать осложнений?» – «Одно остается, – мгновенно успокаивается надзиратель и тяжело вздыхает. – Откупиться надо...» После этого начинается торговля, сколько потребуется отступного. Наконец, после скидок и надбавок, потерпевший и Мордвинов приходят к согласию. Чиновник достает три рубля, а околоточный вновь вздыхает и говорит: «Деньги оставь у меня. Я их передам и уговорю не поднимать дела...»
– А с вором что же? Неужели отпускал? – удивился Алексей.
– А с вором тоже разговор особый. «Опять, скотина, попался! – орет надзиратель и со всего размаха кулаком ему в рожу – бац! – На этой неделе, почитай, в десятый раз! Проваливай отсюда, пока в клоповник не отправил!» Воришка поднимается с пола, размазывает по лицу кровь из разбитого носа и канючит: «Вашскобродие, прикажите вашим сторожам хоть один кошелек мне отдать... А то совсем без гроша...» Мордвинов в удивлении разводит руками. «Да разве я виноват, что ты попадаешься? С какой это стати я буду тебе вещественные доказательства возвращать? За это я и перед законом могу отве...» – Иван замолчал на полуслове и уставился в окно. – Смотри, Алексей, Елизавета Федоровна на коляске, и Никита с ней. Куда это они? Не в цирк ли опять собрались?
Алексей выглянул в окно и увидел сидящую в коляске Лизу, Никиту, покупающего цветы у цветочника, и еще один экипаж – рыдван, из которого высовывалось знакомое лицо незадачливого клиента грека Басмадиодиса. Носатый проводил взглядом Никиту, взгромоздившегося на козлы рядом с кучером, и, хлопнув по плечу своего кучера, кивнул на тронувшуюся с места коляску. Рыдван покатил следом...
Не сговариваясь, Алексей и Вавилов натянули картузы на головы и выскочили из трактира.
Глава 15
Небольшая площадь перед цирком сплошь была забита пролетками, шарабанами, дрожками, каретами, рыдванами, которые все прибывали и прибывали, а их пассажиры, торопясь занять места, почти бросались под копыта и колеса экипажей... Ругань извозчиков, женские визги, лошадиное ржание... Огромного роста городовой, чья будка стояла как раз при въезде на площадь, беспрестанно дул в свисток и размахивал, как немой, руками, очевидно, не надеясь на собственный голос, а возможно, и вовсе его потерял. И, судя по багровому лицу и вытаращенным глазам, окончательно осатанел от бестолковости и разгильдяйства праздной толпы, стекающейся со всех сторон к цирку.
Алексей, стоя на подножке экипажа, старался разглядеть, куда завернула коляска Лизы. Рыдван продолжал неотрывно следовать за ней, но проехал несколько вперед и только тогда остановился. Носатый зыркнул по сторонам и нырнул в толпу. Лиза и Никита с огромным букетом в руках прошли чуть левее и завернули за угол циркового здания.
– Через служебный пошли, – проследил за ними взглядом Вавилов и приказал: – Следуй за своим приятелем, а я – за Лизой, – и исчез, только его и видели.
Алексей спрыгнул с подножки и нырнул в толпу. Котелок Носатого виднелся у нижнего входа в цирк. Но Алексей протолкался сначала к кассе и купил билет на галерку.
Зазвонили в колокольчик, и толпа повалила занимать места. Публика поприличнее, та, которая одета получше и пахнет приятнее, потекла через нижний вход, увлекая за собой типа в котелке. Алексею пришлось карабкаться по лестнице вслед за теми, кто о своей одежде и запахах не слишком заботился.
На галерке он пробрался к барьеру. Зрители стояли вплотную друг к другу, но умудрялись зубоскалить, щелкать семечки, грызть пряники, облизывать леденцы на палочке и при этом громко смеяться и перекликаться со знакомыми.
Внизу тоже было негде яблоку упасть. Разодетые зрители заполнили все скамьи сверху донизу. Дамы обмахивались веерами, мужчины серьезно взирали на бархатный занавес, прикрывающий выход на арену, дети ерзали от нетерпения...
Алексей нашел глазами Лизу. Она сидела в первом ряду с букетом на коленях. Носатого он обнаружил не сразу. Сначала он заметил картуз Вавилова и только затем знакомый котелок неподалеку от запасного выхода.
Но вот под звуки оркестра распахнулась бархатная портьера, по обеим сторонам арены выстроились служители в красно-желтой униформе, а мимо них прогарцевала гнедая лошадь с белой гривой и белым хвостом.
