тост за процветание Сибири, уже изрядно подвыпил и огорченно жаловался городскому гостю:
– Нас, казаков, за людей не принимают. По весне генерал приезжал с Санкт-Петербургу с инспекторской проверкой границ, а с ним ученый, немчишка, рыжий да конопатый. Так все глаза на нас лупил: «Казаки? Нет, казаки не такие. Оне все сплошь татары, по-русски, значитца, ни бельмеса!» Это мы-то татары! Те, кто Казань брал? Те, кто на турка ходил, француза бил, Берлин да Париж покорил? И почти уже до Индии дошли, да с дороги нас вернули! А он, дескать, азиаты! После, правда, расчухал, что к чему, сам же хохотал. «Я, – говорит, – и вправду думал, что вы дикое племя, а ваших детей арканами ловят, чтобы в службу определить!»
Сидящие рядом казаки рассмеялись, а сотник огорченно махнул рукой:
– Что о немчишках говорить, если даже в столицах нас до сих пор дикой ордой кличут...
Он недоговорил, потому что в дом вошли песенники, бравые и статные казаки. Гаврила поднялся со своего места. Оказывается, как пояснил Алексею все тот же сотник, он был лучшим «дишканщиком» в станице.
Никита Матвеевич поднес всем по чарке водки и велел начинать по обычаю со старинных, донских еще песен, которые певали прадеды – лихие ватажники Ермака Тимофеевича и Антона Пожарского. Песенники приняли доброго вина, расправили усы, музыканты ударили в бубны, грохнули в литавры. Запевала, высокий красивый казак с роскошными пшеничными усами, приложил ладонь к правому уху, чтобы не мешали стоящие рядом певуны, и повел красивым баритоном с присвистом и притопыванием ногой:
Следом вступил высоко и звонко Гаврила:
Атаман подтянул басом:
И красиво, уже на три голоса полилась песня:
Тут пришел черед женщин. Особо выделялся высокий голос атаманши – Елены Сергеевны. И сразу стало понятно, в кого удался певун Гаврюха.
гремел казачий хор. И Алексей почувствовал, как покрылось его тело мурашками от восторга и осознания той необыкновенной силы, которую являли собой эти люди, чистые и искренние, надежные в дружбе и в любви, не потерявшие душу в суете и злобе жизни и продолжавшие верить даже здесь, на краю империи, среди диких лесов и гор, в великую Россию и процветание Сибири.
Глава 7
Казаки расходились вовсю, когда Алексей вышел на крыльцо и закурил. Дождь прекратился. Ночной ветерок приятно холодил лицо, проникал под рубаху, отчего в голове прояснилось, и Алексей почувствовал себя почти трезвым, хотя выпито было, пускай и под хорошую закуску, немало. Он поднял голову и посмотрел на небо. Если затянуто тучами, значит, завтра быть дождю. Но ветер и в вышине поработал на славу. Крупные махровые звезды весело перемигивались на небосводе и, словно шаловливая ребятня, играли друг с другом в прятки, скрываясь за редкими обрывками облаков. Небо казалось низким, а звезды близкими. Этого в Североеланске никогда не наблюдалось, и Алексей наконец поверил, что теперь на целых две недели с лишком он – свободный человек.
За спиной скрипнула дверь. Из дома вновь вырвалась песня.
Дверь хлопнула, закрываясь, и на крыльце появился все тот же казачий сотник Макар Корнеевич Семивзоров. Старику, судя по всему, требовался собеседник. Он запалил свою трубку. Накинуло запахом крепкого тютюна. А в стенах дома продолжалось веселье, и его шум смахивал на рокот далекого прибоя, который звучал то громче, то тише, но совсем не нарушал молчаливого очарования окружавшей их сонной природы.
Старый казак несколько раз кашлянул, затем прочистил нос и, задрав голову в небо, произнес:
– Ишь, как вызвездило! Батыев путь[19] словно золой оттерли. Блестит, что твоя шашка! – Он оглянулся на Алексея. – Славная завтра погодка намечается! У нас завсегда так: к вечеру дождь, зато денек – сплошная радость! Чем с утра заняться думаете?
– Не знаю пока, – улыбнулся Алексей. – Коренник у нас – Иван Александрович, а я – в пристяжных. Куда он, туда и я!
– Ежели на рыбалку отправитесь, то меня спросите, я вам такие ямки покажу, где хариус тучей стоит. – Старик пыхнул трубкой и мечтательно закатил глаза. – Знатная у нас рыбалка, Лексей Дмитрич, а охота и того знатнее. По осени приезжайте, мы вам кабанью охоту устроим, а по зиме на волков с флажками или на медведя на берлоге... Тут у нас приволье! Что козуля, что сокжой,[20] что марал... Сохатые, правда, за перевал еще зимой ушли из-за больших снегов. По весне вернулись, но что-то маловато. Пока только двух и видели. Быки, без коров и телят. Видно, не сладко им пришлось в чужой стороне.
– С охотой вряд ли получится, – вздохнул Алексей. – Не уверен, что нас в покое даже на две недели оставят. Обязательно случится что-нибудь такое, из-за чего нас раньше времени отзовут.
Сотник перекрестился:
– Дай бог, не достанут! Егеря пока до нас доберутся! Дней пять посуху им скакать! Правда, на пароходе быстрее, но дороже! Так что, если пакет от начальства придет, вы к тому времени сами домой соберетесь.
– Макар Корнеич, – Алексей подошел к сотнику почти вплотную и заглянул ему в лицо. – Вы случаем не слышали о человеке, который прошлой осенью старух-староверок посещал и просил их книги старинные показать?
– Ты что ж, покойницу Измарагду имеешь в виду? – Макар Корнеевич с любопытством посмотрел на него. – А тебе какой интерес? Урядник сказывал, что тот человек раньше за неделю уехал, прежде чем старухи погорели.
– А вам откуда известно, что урядник сказывал?
– Так то ж моего брата сродного Петра сын, племяш мой, значитца, Семен. Он и к нам в станицу приезжал по этому делу.
– Кто? Этот человек? Блондин в очках?
– Да нет! Семен! Блондин ваш до нас не дошел! Он пытался к пустынножителям проникнуть. – Сотник неопределенно махнул рукой в сторону тайги, начинавшейся сразу за новым домом атамана. – А там... – Старик закашлялся и принялся выбивать трубку о перила крыльца. Алексей терпеливо ждал продолжения рассказа, но его собеседник, похоже, напрочь об этом позабыл.
Однако Алексей не сдавался:
– Что, много скитов и староверческих деревень поблизости?
– Да есть, – ответил старик неохотно и вновь запыхтел трубкой. Потом, видно, переборол себя. Гость был атаманов, а Макар Корнеевич чтил казачьи законы и против кошевого идти не хотел, а равно обижать его гостя своим нежеланием отвечать на вопросы. Можно ведь по-всякому ответить, и себе не навредить, и гостя уважить. – Мы к им не лезем, раззе приказ какой придет... Только оне допрежь приказа все узнают. И с мест своих снимаются... Обычаи у них строгие, свой устав с древних еще времен блюдут. После патриарха Никона, говорят, воцарился на земле Анчихрист. Торговать для них – грех, потому денег в руки не возьмут, тем более товар лавочный. Правда, есть и такие, которые допускают, что брашна,[21] даже если прошла через торжище, не оскверняется. Этим легче. Таковские семьи даже у нас в станице имеются. А есть уж совсем оголтелые. Те больше в лесах прячутся. Сахар и чай не потребляют, хлебное вино не пьют, правда, из ягод гонят его вовсю, да медовухи всякие, то им можно! Соль добывают через знакомых на соляном озере, муку и зерно в скитах выращивают и меняют на телят и
