– Я, – отвечал я. – Попрошу вас одеться скорее, нельзя заставлять ждать кардинала.
Все разошлись, и в полдень собрались снова.
Сердце мое сильно билось, я оглядывался по сторонам, опасаясь какой-нибудь помехи.
Церковь била недалеко, и мы отправились пешком.
Моя прелестная невеста вышла из своей комнаты, сияя грацией и красотою, я был не в силах говорить от безумной радости. Хотелось, чтобы она скорее стала моей.
Отец подал ей руку, я подал руку ее мамаше, а Лоренцо следовал за нами с несколькими соседями, которые должны были быть свидетелями.
Церковь Спасителя, разноцветные стекла которой плохо пропускали солнечные лучи, была освещена таинственным светом. Мы вошли в маленький придел Святой Девы, считающийся счастливым для заключения брака.
В ожидании кардинала я опустился на колени возле девушки с сердцем, преисполненным обожания.
Лоренца отлично поняла это.
– Берегись, – сказала она, – не следует так любить друг друга в церкви.
– Отчего же, – отвечал я, – все нам улыбается, ничто не помешает нашему счастью.
Вошел кардинал в сопровождении четырех певчих. Решение самому провести обряд венчания было большой честью для бедного Ромео. После нескольких предварительных церемоний, кардинал с улыбкой направился ко мне.
Лоренца, которая была действительно сильно взволнована, посмотрела по направлению его взгляда.
– Вы!.. – вскричала она.
Ей показалось, что это Ромео, да, сам Ромео, стоит на коленях рядом с ней.
– Я – второй Ромео, – сказал я. – Чтобы получить тебя, готов совершить любое чудо, не старайтесь понять, как у меня это получается – превращаться таким образом. Если ты хочешь, чтобы я умер на твоих глазах, то на вопрос кардинала, хочешь ли ты быть моей женою, скажи: «нет».
Она ответила: «да».
Я был вне себя от радости.
Мы вошли в ризницу поставить подписи на брачном контракте.
– Боже мой! – удивился кардинал, увидя меня вблизи, – я думал, что венчал Ромео.
– Вы обвенчали, – гордо ответил я, – графа Калиостро, предпочтенного прекрасной Лоренцой. Надеюсь, монсеньор, что вы не жалеете о той чести, которую нам оказали.
– Нет, – сказал кардинал, казавшийся очень добродушным человеком и часто глядевший на Лоренцу, – но предупреждаю тебя, граф, что поцелую твою жену за труд.
– Сделайте одолжение, монсеньор.
– Отлично, подписывайтесь. Мы подписались.
И в эту самую минуту из главной капеллы, которая была ярко освещена, раздалось печальное погребальное пение.
– О! – вскричала Лоренца, вздрогнув. – Мне страшно.
– Успокойся, дорогая, – сказал я, стараясь победить странный ужас, охвативший меня, – это отпевание.
– Да, – вмешался подошедший Лоренцо, – разве вы ничего не слышали о знаменитой танцовщице, осужденной инквизицией? Это ее хоронят.
– Это похороны странной девушки, – добавил в свою очередь кардинал. – Она бежала в Рим, задушив в Палермо настоятельницу монастыря. Я был одним из ее судей. Она умерла до костра, и, поскольку примирилась с церковью, ее решили похоронить по обряду. Но идем. Прелестная Лоренца, сдержите обещание, данное вашему мужу.
Фиорелла! Это хоронили Фиореллу. Холодный пот выступил у меня на лбу, я с ужасом заключил в объятия озадаченную Лоренцу и убежал, унося с собой мое сокровище, тогда как ужасное похоронное пение преследовало меня, как проклятие.
ГЛАВА IX
О даме, которая играла в тресет, и о квакере, который проиграл в другую игру
С тех пор, как я стал счастливым любовником моей королевы, то есть, с тех пор, как назвал своей мою возлюбленную Лоренцу…
Но довольно. Ты, дорогой мой Панкрацио, человек нетерпеливый. Ты мог утомиться, следуя за мной, если бы я заставил тебя проследить все мое юношество, не пропустив ни одного занятого дуката, ни одного полученного поцелуя. В особенности утомило бы тебя то, что все эти приключения очень похожи одно на другое, поэтому я полагаю, что правильно поступлю, пропустив некоторые незначительные происшествия моей молодости, чтобы прямо перейти к более крупным победам и несчастьям, сделавшим меня знаменитым и восхищавшим моих соотечественников.
Различные мои недоразумения с тещей и с полицией, из которых последняя не была злее первой, заставили меня удалиться из Рима. Так как я говорил на всех языках с сильным сицилийским акцентом и не знал ни слова по-немецки, то решил, что будет прелестно выдать себя за прусского офицера. И во Флоренции, Вероне и Мессине выдавал себя за полковника Иммермана.
Моя Лоренца, сначала немного удивленная, скоро привыкла к нашей бродячей жизни и была прелестной
