Слепые подсолнухи

дело. Но помню: все списывал на бедность других людей, а не на нашу.

Он ворвался в дом, словно молния, стал звать меня и не переставал орать до тех пор, пока я не соизволил войти на кухню, усердно притворяясь, будто читаю «Алису в Стране чудес». Поинтересовался, как я жив-здоров, вырвал из рук книгу, тут же отдал обратно, попросил меня, не дожидаясь ответа, оставить его наедине с мамой, поскольку хотел поговорить с ней о чем-то важном.

Сколько лет меня терзали муки совести, что я тогда призвал прокаженных явиться и сожрать бесноватого, который мучил мою маму. Потому-то я так и испугался, когда услышал крики. Увидел, как мой папа, потерявший весь свой ангельский вид, почти совсем бессильный, накинулся на брата Сальвадора, когда тот попытался влезть сверху на маму. Мама отбивалась и закрывала лицо руками, чтобы не чувствовать зловонного дыхания грязной твари, которая пыталась своей слюнявой мордой дотянуться до декольте. Да, мой папа вышел из шкафа.

Sine sanguinis effussione, non fit remissio[51] это точно: нет прощения, пока не прольется кровь. Только теперь я понимаю смысл сказанного в Послании к евреям. Господь использовал меня как инструмент своего праведного суда. Он поставил меня в один ряд с теми, кто завоевывал империи, с теми, кто затыкал пасть львам obturaverunt ora leonum[52], с теми, кому суждено было избежать удара мечом в спину, effugerunt aciem gladii[53]. Савл, Савл! Подобный Гедеону, подобный Бараку, подобный Хефте, подобный самому Самсону. Я сжимаю в руках карающий меч, который обрушится на тех, что не внемлют воле Господа, se patriam inquirere[54], и все еще ищут родину.

Ведомый силой, которая во мне даже не угадывалась, атаковал я, падре, хорошо укрепленный храм, вход в который мне запретила эта женщина. Хватило всего лишь крохотного зернышка моей ярости, чтобы вышел из своего тайного логова вдохновитель зла, мерзкий создатель сего строения лжи. В этом доме скрывался муж Элены.

С безумным воплем набросился Рикардо на брата Сальвадора, который все же смог подняться на ноги вместе с висящим на его спине хозяином дома. Брат Сальвадор понять не мог, что же происходит. Когда удалось стряхнуть неизвестно откуда взявшегося человека, что из последних сил пытался сжать горло диакону, хватило одного удара, чтобы Рикардо взмыл под потолок. Еще пару мгновений брат Сальвадор, одетый в мирское, был во власти оцепенения и ярости. Потом обернулся к Лоренсо, застывшему в дверях, и спросил:

— Кто этот мужчина?

— Мой отец, ублюдок! — выкрикнул мальчишка и подбежал к Элене, которая, перестав рыдать, ползала на четвереньках вокруг мужа, силясь хоть чем-то помочь ему.

Теперь уже брат Сальвадор принялся орать дурным голосом, призывая на помощь полицию. Он пятился задом по коридору, широко раскинув руки, будто пытался остановить войско спасающихся бегством демонов.

В сравнении с братом Сальвадором, широким в кости, папа выглядел совсем маленьким и тщедушным. Мама склонилась над распростертым телом отца. Когда я подошел, папа нежно притянул меня к себе. Втроем мы образовали бесформенный плотный клубок тел, как если бы хотели укрыться от посторонних взглядов. Когда он немного окреп, обнял нас с мамой, и мы разрыдались. Помню, мне казалось: плач длится долгие-долгие годы. Увы, свободных лет в нашем распоряжении более не осталось. Шкаф, убежище, ложь, безмолвие — все закончилось.

Рикардо, хотя и с трудом, смог подняться. Быстро встать на ноги он не сумел, поскольку был слаб, все тело болело, а сверху на нем лежали жена и сын, которые ему теперь только мешали. Попытался было сделать пару шагов, но остановился, заслышав топот ног и крики безумного диакона, который метался от окна к окну и призывал на помощь полицию.

Понемногу в окнах, выходящих во двор, замелькали настороженные лица соседей, но ни одно не открылось. Какое-то безумие завладело домом с его семейными очагами.

Я ощутил в руках силу Яхве и ярость моей Родины в горле, но я желал справедливости, не мести. Дьявол захотел уничтожить мою гордость угрызениями совести и нашел способ унизить меня.

Сейчас я даже не знаю, что я помню о том дне, только вижу моего отца, сидящего на подоконнике. Слышу его прощальные слова, говорил он мягким, умиротворенным голосом, хотя мама утверждает, что он молча, не проронив ни звука, бросился в пустоту.

Он покончил с собой, падре, ради того, чтобы возложить на меня тяжкое бремя осознания: он убил свою бессмертную душу и тем самым отнял у меня право свершить правосудие.

Прежде чем броситься вниз, во двор, защищавший его от враждебного мира, Рикардо засомневался лишь на мгновение. Прежде чем броситься в пропасть, успел взглянуть на Элену и сына и улыбнулся той грустной улыбкой, с которой прощаются навеки.

Должно быть, она права, потому что я до сих пор не могу забыть взгляд моего отца, уходящего в бездну. Вижу его улыбку, когда он бросился вниз, хотя это и невозможно: мой малый рост не позволял мне высунуться из окна.

Падре, я заканчиваю свою исповедь. В монастырь я более не вернусь. Постараюсь прожить в миру по-христиански, вне забот и трудов священника. Отпустите мне грехи, если милосердие Божие Вам позволит это совершить. Я стану еще одним агнцем в стаде, потому что в будущем собираюсь жить как еще один незрячий среди таких же слепых подсолнухов.

Виктор Андреев ТРАГИЧЕСКАЯ ПОЭМА О ТЕХ, КТО, ПОТЕРПЕВ ПОРАЖЕНИЕ, ОДЕРЖАЛ ПОБЕДУ

О, слезы на глазах!
Плач гнева и любви!
О, Чехия в слезах!
Испания в крови!

Марина Цветаева

Остерегайся, Испания, самой себя!