Мурсии, старый Ибн Тахир, поделился с другом своей радостью оттого, что Бог позволил вновь вписать Валенсию в перечень мусульманских городов: «Многобожники покрыли прекрасный город черными одеяниями пожара; его страдающее сердце бьется среди тлеющих углей».
Эпилог
Мой Сид — правитель Валенсии
Дози в одном из приступов «сидофобии» — более кратковременном, нежели другие, — заявил, что завоевание Валенсии не имело смысла. «Сид, — пишет Дози, — завоевал великолепный город, но что от этого выиграли испанцы? Отряды Сида захватили здесь большую добычу, но Испания не приобрела ничего, потому что арабы вернули себе Валенсию вскоре после смерти Родриго». Нелепость этого суждения представилась очевидной самому автору, коль скоро при подготовке второго издания своего труда он убрал эти слова.
Завоевание Валенсии было прежде всего воодушевляющим примером мужества и героизма. Это было самое необычайное предприятие, какое в Испании осуществил человек, не носящий королевской короны, — по словам Су-риты, ученейшего арагонского историка, который сверх того признает, что даже если бы король Кастилии, самый сильный в Испании, задействовал ради этого всю свою мощь, ему было бы очень трудно завоевать город, расположенный столь глубоко на мавританской территории и один из самых населенных. Мы теперь уже знаем, что Альфонс задействовал всю свою мощь и ничего не добился.
То, что придает деянию героический характер, наделяя его качествами высокого образца, — не успех и тем более не долговременность результатов. Герой является героем не потому, что его завоевания или созданное им оказываются устойчивыми. В этом его может превзойти какой-нибудь заурядный полководец или магистрат, которому выпало на долю осуществить действие, уже назревшее са мо по себе. Альфонс VI, Альвар Аньес, Бени-Гомесы, графы Генрих и Раймунд Бургундские, захватив Толедо и, несмотря на крупные неудачи, удержав его, добились более прочного успеха, нежели Сид; но, хоть все они были важнейшими деталями в сложном механизме государства, никто из них не смог сохраниться в памяти людей, кроме узкого круга эрудированных историков. А слава Сида оказалась громче, причем с того самого момента, когда этот официальный механизм отторг его. Изгнание, лишив рыцаря всякой королевской поддержки, тем самым полностью освободило его собственные силы, и эпическая поэзия получила возможность превознести в изгнаннике — как залог уверенности в ходе борьбы с врагом — необычайное личное мужество, проявившееся и в этом, и в других делах, чрезвычайно важных для нации. Вот почему Валенсию, хоть она и была потеряна после смерти героя, потомки назвали Валенсией Сида.
Герой ведет борьбу во имя чего-то, чего нельзя добиться быстро, всегда бросает вызов, постоянно вступает в конфликты, которых не может разрешить раз и навсегда, и оценивать его следует исключительно за энергичность и за то, что для людей, которые столкнутся с теми же конфликтами в будущем, он послужит знаменем. Его дело живет до тех пор, пока с героя берут пример. Самый выдающийся современник Сида, Папа Римский Григорий VII, умер в величайшем забвении, пережив крушение всех своих планов, и тем не менее он тоже был в своем роде героем — великим вдохновителем тех, кто продолжил его борьбу за реорганизацию христианства, борьбу, в которой он сам остался далеко не победителем.
После способности героя служить примером для подражания следует рассмотреть практические результаты его деятельности.
Несмотря на преждевременную смерть героя, последствия его завоевания имели величайшее значение. Вспомним, что ислам тогда вновь обрел чрезвычайное могущество: тюрки на Востоке разоряли владения императора Византии, захватывали его подданных и лишили его провинций, равных по площади всей Испании; берберы на Западе разоряли владения императора Испании и отражали его нападения. Обе оконечности Средиземного моря вновь подверглись агрессии, как во времена первой экспансии арабов, но из этого трудного положения Европу спасли на Западе — Сид, а на Востоке — крестоносцы: все они действовали совместно ради общей цели.
Гвиберт Ножанский сообщает, что папа Урбан II с беспокойством воспринял вести о вторжениях альморавидов в Испанию, и с учетом этого некоторые предполагают, что крестовые походы на Восток были первоначально задуманы как военная диверсия для ослабления африканской угрозы, запланированная Папой, не очень хорошо представлявшим состояние разобщенности, в каком пребывал мусульманский мир. Но, хоть эта гипотеза оказалась не совсем верной, бесспорно следующее: если тюрок интересовал только Восток, альморавиды долгие годы оставались угрозой, которая могла перехлестнуть Пиренеи, — так думали, когда в 1087 г. готовили большую французскую экспедицию и когда в 1089 г. сам Урбан II выдавал индульгенции для войны в Испании; понятно и то, что Сид, основав свое Валенсийское княжество среди земель, принадлежащих маврам, первым осуществил ту же идею, которую впоследствии реализовали крестоносцы, создав свои государства в Иерусалиме, Антиохии, Эдессе и Триполи.
Конечно, это княжество Сида было эфемерным и своего создателя пережило ненадолго; но эфемерными были и княжества на Востоке, а если они просуществовали немного дольше, так это потому, что крестоносцы опирались на поддержку всей Европы, тогда как Сид не имел поддержки даже со стороны своего короля Альфонса. Крестоносцы образовали свои государства в борьбе с мелкими эмиратами — меньшими, чем наши таифские, а как только против них выступила сплоченная держава, как это произошло во времена Саладина, они пади, и ни Ричард Львиное Сердце, ни Филипп Август во главе войск Англии, Франции, Германии не смогли вернуть себе власть в Иерусалиме и Эдессе. Сид же создал и отстоял дело своих рук в борьбе как с таифскими эмиратами, так и с огромной империей, находящейся на вершине могущества, с Юсуфом ибн Ташфи-ном, одним из величайших завоевателей в исламском мире.
Наконец, валенсийская сеньория Сида имела более непосредственное значение для Европы, послужив своего рода волнорезом для альморавидского прилива. Сам Ибн Бассам и «История Родриго» единодушно оценивают завоевание Валенсии Кампеадором как деяние, остановившее вторжение африканцев и помешавшее им достигнуть Лериды и Сарагосы — последних мусульманских рубежей того времени. Единство мнения арабского и латинского историков, оставшееся незамеченным, служит порукой точности этой оценки. Именно тогда натиск африканцев был самым неудержимым, и если бы они вышли в бассейн Эбро, то для Арагона и Барселоны, государств несравненно более слабых, чем Кастилия, настали бы гораздо худшие дни, нежели день Саграхаса. Угроза, которой Альфонс VI пугал французских сеньоров, — что, мол, захватчики перейдут Пиренеи, — могла стать реальностью. Не зная об этой угрозе короля Альфонса, немецкий историк В. Э. Юбер тем не менее придает завоеваниям Сида особое значение, расценивая их как дамбу против мусульманского наступления, грозившего не только Испании, но и Западной Европе. Приблизительно то же самое, должно быть, думали и современники, коль скоро в глубине Франции хроника, которую мы уже цитировали, зафиксировала смерть испанского героя, оценив ее как событие, взволновавшее оба мира — христианский и исламский: «В Испании, близ Валенсии, скончался граф Родриго, что исторгло величайшие стенания у христиан и принесло радость врагам-язычникам».
Итого: действия Сида в Валенсии спасли в кризисный момент Испанию, а может быть, и Южную Европу, дали христианам возможность подготовиться к борьбе с новой военной тактикой, созданной Юсуфом, и продержаться до тех пор, пока кочевники Сахары не отравились ядом оседлой цивилизации и не утратили природную силу.
Лицом к лицу с альморавидами
Иные осуждают отношения Сида с маврами, не понимая твердых правил его поведения. С мусульманами испанского происхождения Сид стремился сосуществовать, действуя по справедливости, щепетильно уважая их веру, обычаи, законы и собственность. Будучи знатоком не только христианского, но и мусульманского права, он, заседая в суде в Валенсии, разбирал тяжбы между побежденными. В выступлении перед валенсийскими маврами, которые сдались ему на милость победителя, Сид проявил
