– А теперь слушай и отвечай, – перебил он меня, нервно теребя свой сельдерей между ног. – Маргаритки. Это тебе о чем-нибудь говорит?
– Как вы сказали, сударь?
– Маргаритки.
– Если желаете, в погребе есть высушенные маргаритки для настойки. Вам нездоровится?
Он выдохнул и возвел глаза к небу.
– Веди себя так, будто я тебе ничего не говорил. У меня тебе один наказ: если станут расспрашивать обо мне, ты ничего не знаешь, ясно? – При этом он так сжал мои руки, что чуть не покалечил их.
Я испуганно глядел на него.
– Ну, понял? – нетерпеливо спросил он. – Как? Тебе этого недостаточно?
Не понимая смысла его последнего вопроса, я решил, что он спятил. Я высвободился из его цепких рук и опрометью бросился вверх по лестнице, он же попытался снова схватить меня. Когда я вынырнул из темноты, в столовой звучала все та же восхитительная и берущая за душу мелодия. Но я не стал задерживаться и пронесся мимо, одним махом преодолев ступени, ведущие на второй этаж. Нападение стекольщика так меня напугало, что я все еще не разжимал кулаков, отчего и не замечал, что там что-то было. Когда же я разжал их, то увидел на ладони три маленькие сверкающие жемчужины.
Я сунул их в карман и поплелся в комнату усопшего. Несколько постояльцев были заняты печальным делом. Кристофано, Пеллегрино и в отсутствие волонтеров помоложе Дульчибени с Атто Мелани переносили тело, завернутое в белую простыню, служившую саваном. Аббат был без парика и свинцовых белил на лице. Меня очень удивило его светское платье – штаны из тафты и рубашка с кисейным галстуком, – слишком изысканное для столь печального случая. Только огненно-красные чулки свидетельствовали о его сане.
Тело уложили в продолговатую корзину, днище которой было выстлано одеялами. Сверху водрузили узел с пожитками, собранный заботами Дульчибени.
– Это все, что у него было? – спросил Мелани, заметив, что дворянин из Фермо положил туда только одежду.
Кристофано ответил, что этого достаточно, остальное Дульчибени может оставить себе с тем, чтобы позже передать родным. С помощью толстой веревки они переправили корзину за окно и опустили на мостовую, где уже дожидались представители братства «Отходная молитва и Смерть».
– А что с ним сделают, сударь? – обратился я к Кристофано. – Верно, сожгут?
– Нас это теперь не касается. Мы же не имели возможности похоронить его, – чуть отдышавшись, отвечал он.
Тут послышалось легкое позвякивание. Кристофано нагнулся.
– Ты что-то потерял… что у тебя в руке?
Одна жемчужина выпала у меня и покатилась по полу. Доктор поднял ее и поднес к глазам.
– Великолепный жемчуг. Откуда он у тебя?
– Один из постояльцев отдал мне его на хранение, – соврал я.
Пеллегрино как раз покидал комнату. Вид у него был утомленный и вялый. Вышел и Атто.
– Не стоит расставаться с жемчугом, а особенно при нынешних обстоятельствах.
– Почему?
– Среди прочих свойств жемчуга – способность предохранять от яда.
– Как это возможно? – бледнея, спросил я.
– Да так. Жемчужины ведь
Пока эскулап демонстрировал свои познания в области медицины, в мозгу у меня свершалась работа: дар Бреноцци что-то означает, но что именно? Нужно непременно обсудить это с аббатом Мелани, но прежде отделаться от доктора.
– Черт подери! – воскликнул Кристофано, внимательно разглядывая жемчужины. – Их форма указывает на то, что их достали со дна моря в вечерний час, до полной луны.
– И что же?
– А то, что они лечат от ложных умозаключений. Если их растворить в уксусе, излечивают от
Вновь завладев своим сокровищем, я распрощался с Кристофано и поспешил к Атто Мелани.
Его комната располагалась на третьем этаже, прямо над комнатой, которую занимали Муре и Дульчибени. Это были два самых просторных и светлых помещения на нашем постоялом дворе, и в каждом было по три окна – два выходили на Орсо, а одно – в переулок. Во времена прежней хозяйки в них останавливались важные господа со своими слугами. На четвертом и последнем этаже, который мы именовали чердачным, была точно такая же комната. Прежде там жила хозяйка, а теперь мы с моим хозяином делили ее, несмотря на запрет Кристофано. Увы, с этой привилегией мне предстояло расстаться тотчас по возвращении г-жи Пеллегрино, которая пожелала сохранить за собой весь этаж и потому наверняка сошлет меня на кухню.
Войдя к аббату, я прежде всего был поражен, сколько там было книг и бумаг всякого рода. Аббат был
