Неттуно, городе у воды, то же и в бухте Неаполитанского королевства, и в Авернии, и в Дигнано, и в большом городе Комо – последние некогда особенно прославились, а их население достигало невероятных размеров. Ныне эти города стоят в руинах, и в них распространился такой гибельный воздух, что никто уже не может там жить. А вот Неаполь и Трапани, в которых прежде нельзя было проживать из-за дурной атмосферы, заново наполнились превосходным воздухом, с тех пор как стали процветать и содержаться в отменном состоянии. На пустырях ведь произрастают ядовитые травы, водятся вредные животные, переносящие заразу. Словом, нелишне было бы принять кое-какие меры и в Риме, даже если последняя эпидемия случилась в 1656 году, более двадцати семи лет назад. Если речь и впрямь идет о чуме, то поздравляю вас, именно мы имели несчастье на сей раз распахнуть перед ней двери.
Некоторое время после этих слов в столовой царило гробовое молчание, все обдумывали блестящую речь Кристофано. Первым пришел в себя Атто:
– Как она передается?
– С помощью запахов,
– В таком случае одежда господина Пеллегрино содержит заразу, – прошептал я в приступе панического страха.
– Если быть более точным, – слегка меняя тон на менее безапелляционный, – я не совсем уверен, что это так. В сущности, никому не ведомо, как распространяется эта болезнь. Я знавал одного палермского аптекаря, восьмидесятисемилетнего Джаннуккьо Спатафоро, человека большой учености и опыта, так вот он утверждал, что эпидемии чумы, осаждающие город, непостижимы: в Палермо чудный воздух, город недоступен ветрам из Остро и сирокко, которые чрезвычайно вредят здоровью и растительности, понижают урожайность, раздувают людей, порождая в них нечто вроде нескончаемой лихорадки, которая буквально косит их. И несмотря на это, чума, свирепствовавшая в Палермо, вела себя такой злодейкой, что набрасывалась на людей, и они, испытав головокружение, замертво падали. Трупы делались черными и горячими.
– Словом, никому не ведомо, как распространяется чума, – подвел итог Атто.
– Могу сказать, что многие эпидемии разразились после того, как зараза заносилась из других областей. Так, последняя эпидемия, поразившая Рим менее трех десятков лет назад, – родом из Неаполя, ее завез один безграмотный рыбак. Мой отец, который был проведитором, ответственным за здоровье во время великой чумы в Прато в 1630 году, и который лечил больных чумой, многие годы спустя поведал мне, что природа этой болезни загадочна и что античным целителям так и не удалось распознать ее.
– И был прав, – сурово и резко, как отрезал, изрек Помпео Дульчибени, чем немало удивил нас. – Одно умнейшее духовное лицо, одновременно человек ученый, указало путь, по которому следует идти. Увы, его не послушали.
– Духовное лицо, ученый… Позвольте, позвольте – уж не отец ли это Атаназиус Кирхер[47]? – высказал предположение Кристофано.
Дульчибени удержался от каких-либо слов в ответ, подтвердив этим правильность догадки, а затем отчеканил:
–
– Он говорит: земля, воздух и вода кишат крошечными существами, невидимыми невооруженным глазом, – перевел для нас Кристофано.
– Так вот, – продолжал Дульчибени, – эти крошечные существа порождаются разлагающимися организмами, но разглядеть их удалось лишь после изобретения микроскопа, значит…
– Этот немецкий иезуит, кажется, столь известен, – перебил его Кристофано с легким презрением в голосе, – что господин Дульчибени цитирует его по памяти.
Мне имя Кирхера не говорило ни о чем. Однако оно, должно быть, и впрямь было известно: заслышав его, присутствующие закачали головами в знак того, что это так.
– И все же идеям Кирхера пока еще не удалось заслонить собой идей великих авторов трудов по медицине, которые… – гнул свое наш эскулап.
– Учение Кирхера, возможно, имеет право на существование, но лишь ощущение может составлять прочную базу для наших познаний.
На сей раз в беседу вступил Бедфорд. Молодой англичанин, накануне от ужаса потерявший дар речи, вроде бы немного оправился.
– Одна и та же причина в различных случаях приводит к противоположным последствиям. Разве не верно, что кипящая вода делает яйцо вареным и твердым, а мясо размягчает? – продолжал он.
– Мне прекрасно известно, кто распространяет софизмы, – едко заметил Кристофано. – Локк[48] и его друг Сиденхем[49], которые, возможно, досконально разбираются в ощущениях и уме, но практикуют в Лондоне, не являясь врачами!
– И что ж из того? Ими движет лишь одно: врачевать, а не пичкать пациентов болтовней, как делают иные, – парировал Бедфорд. – Двадцать лет назад, когда чума косила по двадцать тысяч душ в день в Неаполе, неаполитанские врачи и аптекари наведывались в Лондон, чтобы торговать своими тайными формулами от чумы. Как вам это нравится? Подвешивали на грудь бумажки со знаком иезуитов I.H.S.[50], начертанном внутри креста. А то еще лучше: торговали табличками, которые следовало носить на шее, с надписью:
ABRACADABRA
ABRACADABR
ABRACADAB
ABRACADA
ABRACAD
