самоубийстве профессора сельскохозяйственного училища в г. X, шт. Небраска, м-ра М.Н., самовольно ушедшего из жизни в возрасте 29 лет. Покойный был выпускником местного университета и прожил в штате несколько лет.
Однако пока этот вопрос не является предметом серьезной научной дискуссии. По откликам прессы можно сделать вывод, что обыватель склонен считать самоубийство наследственной тенденцией. Впрочем, в своих исследованиях я неоднократно сталкивался с подобными случаями. Например, один из наших пациентов обратился за помощью под предлогом того, что неоднократно испытывал сильное желание наложить на себя руки. Примечательно то, что его сестры осуществили такое желание одним и тем же способом. Более того, у его матери был брат-близнец, который также свел счеты с жизнью!
Приведу еще один пример. В одной вполне респектабельной семье росли пятеро сыновей и две дочери; старший сын убивает себя в возрасте 35 лет; младший впадает в депрессивное состояние и предпринимает несколько попыток самоубийства, хотя и умирает от другой причины в возрасте 30 лет; третий брат совершает самоубийство так же, как и старший. Четвертый брат стреляется, а старшая дочь принимает яд. В итоге в живых остаются лишь два отпрыска этого когда-то многодетного семейства.
В моем архиве имеются многочисленные записи о том, как братья и сестры последовательно уходили из жизни по собственному желанию. Одна их этих записей свидетельствует о том, как три сестры совершили самоубийство одновременно.
Как ни поражают воображение эти примеры, не приходится говорить об убедительном научном подтверждении наследственной суицидальной предрасположенности. В то же время у психиатров имеется более чем достаточно доказательств того, что многочисленные и повторяющиеся самоубийства членов одной семьи вызваны психологическими факторами. На первый взгляд налицо элемент самовнушения .
Более глубокий анализ заставляет вспомнить о широко известном факте, согласно которому подсознательное стремление к смерти достигает своей максимальной силы по отношению к членам семьи. Так, когда родственник умирает или убивает себя сам, подсознательные суицидальные импульсы других членов семьи значительно возрастают. Оставшихся в живых охватывает острое чувство вины, которое замещает изначальное желание убить. Родственники начинают чувствовать себя преступниками, заслуживающими смерти. Как известно любому психиатру, такое случается нередко; во время сна близкие покойного видят себя повешенными или казненными каким-либо другим способом. В лучшем случае сновидения предлагают им пожизненное заключение. В других случаях суггестивный элемент указывает на способ самостоятельного исполнения смертного приговора.
Как бы там ни было, мы можем только предполагать, что кровные родственники — участники серии самоубийств — отличаются схожими психическими качествами, проявившимися в параллельных моделях поведения. Само собой разумеется, что нет и не может быть двух абсолютно идентичных психологических портретов даже у близнецов, но при этом совсем не похожие друг на друга братья и сестры порой — наследуют патологические черты своего отца.
Исходя из этого, вопрос наследственной преемственности суицидальной тенденции остается открытым.
Рассматривая подсознательные аспекты самоубийства, нельзя обойти вниманием способы реализации стремления быть убитым. Согласно статистике, мужчины предпочитают стреляться, а женщины — принимать яд, травиться газом или топиться. Такая предрасположенность обусловлена различием мужской и женской жизненных ролей, соответственно, агрессивно-активным мужским началом и пассивно- воспринимающим женским.
В этой связи очень показательны случаи, когда самоубийцы использовали более изощренные способы ухода из жизни. Нередко выбранная форма наказания ассоциируется с эротическими ценностями и представляет собой символическое проявление либидо.
Этот феномен очень точно описал Джордж Кеннан в статье «Проблемы самоубийства», опубликованной в «Журнале Макклара» тридцать лет назад. Ниже я привожу отрывок из его исследования. .
«При изучении статистических отчетов о самоубийствах ничто так не поражает воображение, как необычайное разнообразие, а порой и новизна методов, при помощи которых человек пытается уйти от страданий и тягот жизни. Было бы естественным предположить, что человек, решивший совершить самоубийство, изберет для себя самый простой, незатейливый и, по крайней мере, безболезненный способ ухода из жизни. Однако литература по этой теме убеждает нас в том, что ежегодно сотни самоубийств совершаются в устрашающей и экстравагантной манере исполнения. Трудно даже представить себе, насколько изощренными бывают способы самоуничтожения. Впервые я столкнулся с этим феноменом, прочитав газетную статью о самоубийце, который пошел на самосожжение, предварительно облив себя керосином. Тогда я решил, что подобная дикость является чем-то из ряда вон выходящим, но вскоре убедился в том, что добровольное самосожжение является весьма распространенным способом самоубийства.
...В моем архиве собрана проверенная информация о случаях, когда мужчины и женщины совершали самоубийство через повешение или принимали яд, предварительно взобравшись на вершину высокого дерева; некоторые ложились на работающую циркулярную пилу; другие закладывали динамитные шашки себе в рот, заталкивали раскаленную кочергу себе в глотку, сжимали в объятиях раскаленные докрасна камины, раздевались догола и замерзали на морозе или добивались такого же эффекта, закрываясь в кузове рефрижератора; разрывали себе горло колючей проволокой, топились в бочках; засовывали голову в трубу и задыхались; прыгали в раскаленную печь для обжига угля, бросались в кратеры вулканов, стрелялись из замысловатого устройства — комбинации ружья и швейной машинки; душили себя с помощью собственных волос; глотали ядовитых пауков; вонзали себе в сердце штопор и вязальные спицы, резали горло ручной пилой и ножницами для стрижки овец; вешались на виноградной лозе; глотали фрагменты нижнего белья и пряжки от подтяжек; привязывали свою голову к упряжке лошадей и пускали животных в галоп; топились в чане с жидким мылом; ныряли в емкости с расплавленным стеклом; прыгали в канистры, приспособленные на бойне для слива крови; обезглавливали себя при помощи самодельной гильотины; умудрялись распинать себя на кресте».
Не так давно подобные поступки приписывались безумцам, но это было в те времена, когда так называемое сумасшествие не имело научного объяснения. Пробел в этой области заполнили Фрейд и Юнг1,
[1] Карл Юнг. Психология приступов безумия, 1937.
открыв глаза общественности, и особенно психиатрам, на глубинное значение каждого слова и поступка пациента. Психотическое поведение представляет загадку для неспециалистов, отчасти благодаря своей очевидной откровенности и неприкрытому проявлению подсознательных мотивов. Конечно, существуют и другие причины, одной из которых является устаревший стереотип восприятия символики. Человеческая речь символична, но в большинстве случаев выбор слов-символов случаен и доведен до автоматизма, в то время как речь и поведение психотического пациента основаны на использовании более примитивной символики, которая, несмотря на ее универсальность, непонятна большинству людей.
Именно поэтому мы не имеем права считать тот или иной способ самоубийства бессмысленным. На основе клинических исследований и с достаточно высокой степенью достоверности можно объяснить значение этих символов и соответственно смысл совершаемых поступков. В качестве примера рассмотрим случай, когда пациент ушел из жизни, сжимая в смертельном объятии раскаленный камин. Помимо очевидного порыва к самоуничтожению, такой поступок свидетельствует о патологическом желании быть любимым, чувстве, так сказать, полярной зимы в сердце человека. Именно нереализованное стремление к
