Можно было пойти конем — и выиграть. У белых было два варианта.
Я долго ждал отца. Когда он отправляется в совет гетто или к Шогеру, мне всегда надо сидеть и терпеливо ждать.
Вот и дождался, поговорили. Я еще чувствую у себя на лбу его сухие губы, обрамленные усами и бородой, но мне надо спешить, меня ждет гладкий каменный порог. Меня ждет Эстер. Нас обоих ждет двор, ждет бревно, деревянный ящик.
Я умылся и надел свою голубую рубашку.
Все неправда.
Нет никого кругом.
Я — Шимек.
Эстер — Бузя.
Шимек летит на свидание к своей Бузе.
Сегодня мы сидим рядом. Я на бревне, и она — тоже. Руки кажутся мне длинными и ненужными. Они мешают, их некуда деть. Бузя сидит рядом, ее голова лежит у меня на плече, густые пепельные волосы волнами текут по моей груди.
— Я не хочу… — говорит она. — Не хочу, чтоб ты был Шимек, а я Бузя. У той сказки печальный конец. Ты помнишь?
— Помню.'… Не принуждайте меня рассказывать конец моего романа. Конец — пусть самый наилучшим — это печальный аккорд. Начало, самое грустное начало, лучше самого радостного конца. Мне поэтому легче и приятнее снова рассказать вам эту историю с самого начала… У меня был брат Беня, он…'
— Хватит! — Эстер трясет меня за руку. — Хватит, Изя…
— Хорошо.
— Ты больше не Шимек, нет?
— Нет.
— И я не Бузя?
— Нет.
— Ты Изя, мой Изя, а я — Эстер…
— Моя Эстер.
Она еще крепче прижимается ко мне. Она гладит мою коротко стриженную голову. Она припадает лицом к моему плечу, и ей, наверное, больно, потому что плечи у меня острые.
Почему руки все время кажутся мне такими ненужными, такими длинными? Они мешают, мне некуда их девать.
— Эстер, — говорю я.
— Ты хочешь что-то сказать мне?
— Хочу.
— Говори, говори, что же ты молчишь?
И я решаюсь.
Я охватываю ладонями ее голову. Мои ладони большие, грубые, а ее личико маленькое, и в глазах сейчас нету никаких чертиков, ни веселых, ни печальных.
Ее губы сами приближаются ко мне, и я шепчу дрожащим голосом:
— Эстер… Я обещал Янеку, что не обижу тебя.
— Разве ты меня обижаешь?
Так спрашивает Эстер, а ее губы рядом. Яркие, как алые ленты, и такие близкие, что я чувствую их запах.
— Эстер… — еще раз говорю я.
И мы вновь умолкаем.
Больше не надо говорить.
Губы Эстер сладки как мед.
Щеки Эстер нежны как бархат.
Глаза у Эстер влажны, и слеза ее солона.
Мои руки крепко обнимают Эстер. Они очень нужны сейчас, мои руки, и я не могу их оторвать. Но надо. Надо, надо… Я слышу тихий голос, который зовет меня.
Да, это Янек.
— Изя, — тихо повторяет Янек. — Пора… Ты должен идти. — Почему? так же тихо спрашиваю я. Я знаю почему. Я спрашиваю просто так, лишь бы еще не вставать, не уходить отсюда.
— Там приготовлен столик, люди ждут, и Шогер приехал. Тебя всюду ищут, не могут найти.
— Идем, Янек, — говорю я. — Идем, друг.
Мы идем.
Я не оборачиваюсь, чтобы не видеть бревно и одинокую Эстер. Я боюсь взглянуть на нее, чтобы снова не чувствовать ее влажных глаз и слез.
— Идем, идем, — говорит Янек.
Я иду, чего он торопит?
Мы шагаем молча, и я вижу, как Янек опускает голову. Видно, хочет что-то сказать, но не решается.
— Говори, Янек, — помогаю я ему.
Он смотрит на меня серьезными глазами старика.
— Не забудь, Изя, — говорит он, — что сегодня ночью, ровно в двенадцать, мы уходим в лес.
— Не бойся, не забуду.
Янек снова опускает голову, и я чувствую, что он не это хотел сказать.
— Ну, говори, говори, Янек.
— Изя, — медленно продолжает Янек. — Я тебе потом скажу, сейчас уже некогда… Я скажу тебе в лесу. Только я хочу попросить… Не делай так, чтобы мне пришлось искать и тебя.
— Не бойся. Ты хочешь, чтобы была ничья, Янек?
— Да, я хочу, чтобы ты сделал ничью.
— Я постараюсь. Я буду очень стараться, не бойся.
— Хорошо, — говорит Янек. Он доволен.
Конечно, я должен сыграть вничью, и сегодня в полночь мы уйдем в лес. Ничья! Да здравствует ничья!
Глава шестнадцатая.
ПОСЛЕДНИЙ ХОД
У белых был выбор.
'Если бы я зажмурился и кто-то другой, какой-нибудь невидимый, ангел-хранитель, поднял именно ту фигуру, которой надо пойти… Сегодня я не имею права ошибиться. Я должен спокойно подумать и выбрать: ничья или выигрыш. Я не хочу спешить. До Шогера только сейчас дошло, что я готов выиграть…'
Шогер посмотрел в глаза противнику, вскочил со стула и крикнул тем, что толпились вокруг:
— Поставить лампы и отойти! Подальше! Еще, еще!
Люди не шелохнулись, и кольцо вокруг светлого карбидного пятна не стало шире. Люди молчали и не сводили глаз с двух живых фигур.
Шогер резко придвинул стул и, навалившись на столик, проговорил тихо, так, чтобы слышал только Исаак:
— Это уже не лотерея… Тут все ясно, и у тебя нет выбора, делай вечный шах. Ничья!
Бледная кожа на лбу и под редкими волосами Шогера вздрагивала, уши подергивались.
