— Просто в голове не укладывается, как он мог его потерять! Бенет не показывал нам того письма, но оно, видно, было чудовищным.
— Оно и было чудовищным.
— Так ведь и ты его не видел.
— Нет, но большую его часть Бенет пробормотал мне, как молитву в церкви.
— Умоляю тебя, не гони так. Слава богу, что там будем только мы и друзья. Как прекрасно, какое чудо: Розалинда и Туан, Эдвард и Анна — все так неожиданно! Думаю, Бенет воображал, что Розалинда выйдет замуж за Эдварда!
— А я полагал, что Туан — гей! Впрочем, может, он и гей тоже. Этой парочке не на что будет жить. Судя по всему, у матушки Розалинды тоже ничего не осталось. Туан бросил университет и ходит в свой книжный магазин лишь раз в неделю. Розалинда не собирается в Куртолдз, она самостоятельно учится живописи, а это стоит денег. Знаешь, никаких особых признаков того, что она действительно может рисовать, не заметно!
— Ну, Бенет может им помочь… и Эдвард тоже… да и мы…
— Кто это — мы? Ты имеешь в виду себя и Лукаса? Скажи мне честно, когда ты собираешься меня бросить?
— Я видела несколько работ Розалинды, они вовсе не плохи.
— Ну ладно. Наверное, они лучше моих. Я вообще намерен покончить с живописью. Меня придется содержать тебе, тебе и Лукасу, пока не появятся дети.
— Ты слышал, что на следующей неделе приезжает Ада Фокс? Она остановится у меня. Ну конечно, ты слышал, вы ведь старые друзья.
— Должно быть, она рехнулась.
— Думаю, Эдвард ее не пригласит!
— Эдвард никого не пригласит.
— Отныне хозяйкой Хэттинга станет Анна. Как это неожиданно, все произошло так стремительно и так отлично устроилось!
— Кантор и Мэриан наверху блаженства, они горячо любят друг друга.
— Кто это сказал?
— Она мне так написала, и я ей верю.
— Ха-ха! Думаю, я отлично поладил бы с Кантором, он — тот самый тип пройдохи и негодяя…
— Очень надеюсь, что ты не слишком напьешься…
— Интересно, у Бенета и Джексона — разные спальни?
— Все-таки удивительно, как все повернулось с Эдвардом, это так скоропалительно…
— Он наверняка спал с Анной во Франции, одновременно ухаживая за Мэриан в Англии. Рискну предположить, что Анна поставила ему жестокое условие.
— Интересно было бы это узнать.
— Выходит, он не так робок, как ты думаешь!
— Мне жаль маленького Брэна. Эдвард, несомненно, захочет иметь собственного сына.
— Да, Брэна отодвинут на задний план — осенью его отправят в интернат.
— Если бы Льюэн был жив…
— Кто такой Льюэн? Никогда не слышал о таком.
— Значит, там будут только Оуэн с Милдред и Эдвард с Анной? — спросила у Туана Розалинда.
— Так сказал Бенет.
— Отлично, как раз то, что нужно: людей немного, все смогут поболтать друг с другом, как обычно.
— Бенет назвал это «праздником свадеб».
— И мы на нем самые молодые. Самые молодые молодожены! Это мне тоже нравится!
— Как жаль, что Мэриан с Кантором не смогут приехать!
— Интересно, загладит ли время все обиды? Пока еще рано. Могла бы состояться дуэль! Мама приедет на следующей неделе и все расскажет, впрочем, она сообщит лишь хорошие новости.
— Будем надеяться на лучшее. Удивительно, как быстро прошли свадебные церемонии, Оуэн с Милдред не успели очнуться от оцепенения, Бенет тоже.
— На сей раз Бенет впал в оцепенение от тоски.
— Ну теперь, хвала небесам… По крайней мере, обед с Милдред и Оуэном после регистрации вышел чудесным, а ты без конца снимала кольцо и клала на стол.
— Да, ты только посмотри на него — милое, милое кольцо, но все равно ты отдал за него слишком много… Сегодня ночью я не буду снимать его.
— Бенет отвел нам самую большую спальню в доме, мы будем там совершенно одни.
— Интересно, нас всегда будут селить в той комнате? Милдред и Оуэн решили остановиться в «Королях моря». А Джексон… кстати, мы ведь никогда не знали, где спит Джексон. Когда и как он вернулся?
— Думаю, он просто подошел к двери, а Бенет ждал его, и они начали все сначала, как прежде.
— Примерно так же Джексон появился у тебя. О чем вы говорили с ним в ту ночь? О Бенете? Нас так переполняла радость, что я даже не спросила тебя об этом.
— Мы говорили не о нем, а обо мне. Он был рядом, и я… выздоравливал…
— Выздоравливал… Да, это очевидно. Во всяком случае, на следующее утро ты был в полном порядке. Я умирала от страха, не могла заснуть, боялась, что ты передумаешь, — столько обстоятельств было против меня…
— О моя дорогая девочка, сердце мое, ты не жалеешь, что все получилось именно так?
— Нет, разумеется нет, глупый! Вот, мое кольцо — залог прощения… Не гони так быстро, следи за дорожными знаками. Мне так хотелось бы, чтобы они привезли с собой Брэна. Рядом с Эдвардом и Анной я робею, они кажутся настолько старше и опытнее, удивительно, как они нашли друг друга. Эдварду придется приложить усилия, чтобы поладить с мальчиком. Бедный ребенок, прожив так долго во Франции, он, должно быть, не знает, что теперь делать.
— Вероятно, Эдвард время от времени бывал во Франции.
— Мне бы очень хотелось увидеть Францию, но это очень дорого. Мама много путешествует, понятия не имею, откуда она берет деньги. Сама я сейчас ничего не зарабатываю, но буду, я решила бросить рисование…
— Бросить рисование?! Ты с ума сошла! А как же Куртолдз?
— Об этом я больше не думаю, это слишком дорого. Буду рисовать по вечерам, а о посещении школы живописи не может быть и речи, мы должны быть реалистами: ведь у нас с тобой пустые карманы.
— Послушай, Розалинда, что касается нашей жизни в Эдинбурге…
— О, все в порядке, это решено. Уверена, мне очень понравится жить в Эдинбурге, с тобой я рада жить где угодно. Это правда: «…но куда ты пойдешь, туда и я пойду, и где ты жить будешь, там и я буду жить; народ твой будет моим народом, и твой Бог моим Богом»[35].
— Гм, не уверен, что у меня есть свой Бог.
— Об этом ты можешь поговорить с Джексоном. Думаю, мы будем очень скучать по нему. Как бы то ни было, я найду какую-нибудь работу, а ты сможешь получить подобающую тебе должность, например в книжном магазине. Для меня будет удовольствием искать квартиру, работу… Обещаю, что иногда буду писать… Что с тобой?
— Розалинда… я должен кое-что тебе сказать.
— Любимый, у тебя такой торжественный вид… Останови, пожалуйста, машину, вот здесь, да. Ну же, мой самый дорогой человек, я помогу тебе, буду любить тебя и останусь с тобой навсегда, навсегда… Как бы ни были мы бедны, мне все равно. О, не расстраивайся, не горюй, ты мой, я твоя. А теперь говори, что ты хотел мне сказать.
— Видишь ли, я скрывал это, скрывал ото всех. Вероятно, мне не следовало и сейчас говорить, но теперь…
— Любимый, не печалься, не надо огорчаться, что бы там ни было, какая бы боль, неприятность,
