тебе боль.
Мэриан рассеянно слушала Эффингэма, стоя у окна гостиной. Ханна может покинуть дом в любой момент. На этот счет не было никаких сведений, но ощущение неизбежности предстоящей разлуки и это чувство горечи наполнило собой все комнаты, лестницу и витало сейчас над террасой в утреннем солнечном свете. Несколько раз казалось, что шумит мотор «лендровера».
Прошлой ночью они с Дэнисом вернулись не слишком поздно и узнали, что в доме ничего не изменилось. Они оба испытывали облегчение и были намерены оставаться здесь до конца. Дэнис ушел в свою комнату, а она, облокотившись на подоконник, долго стояла, глядя на полную луну, как большой золотистый шар поднимавшуюся над морем. Наблюдала за ней, пока та не превратилась в плоскую серебряную тарелку, повисшую высоко в иссиня-черном небе, а море в ее лучах почти слепило ярким блеском.
Мэриан плакала слезами изнуряющей сломленной радости. Вернувшись в Гэйз, она снова почувствовала связь и с этим домом, и с драмой, происходящей в нем. Но ее отношение немного напоминало чувство человека, покидающего театр после какой-то трагической пьесы, измученного, разбитого, но в то же время освобожденного, с новым ощущением жажды трудной жизни. Бог знает, к чему приведут ее взаимоотношения с Дэнисом. Но что будет, то будет. Никогда прежде не испытывала она такой безрассудной любви, а в том, что сейчас она неподдельно влюблена, не было никаких сомнений. Это не кратковременное развлечение в лососиной заводи. Дэнис стал для нее реальным, таинственным, нескладным, незнакомым, узнавать которого придется бесконечно долго.
Они вернулись к Ханне, спрятанной Ханне, с чувством храброго стыда. Они не говорили о ней, и Мэриан не знала и не спросила прямо, что у Дэниса на душе. Сама же она ощущала как будто жалость, высветленную благодарностью, будто Ханна их соединила и избавила от прежних уз. Освободила. Нарушив семилетний пост, не только она бросилась во внушающую страх свободу, ее слуги тоже стали поразительно свободными.
— Что ты сказал, Эффингэм?
— Я сказал, что должен поговорить с тобой откровенно. Ты простишь меня?
Она должна поскорее поговорить с Дэнисом — что же им делать дальше. В любом случае Мэриан не видела необходимости в том, чтобы оставаться в Гэйзе до прибытия Питера Крен-Смита. Их не связывали с ним никакие моральные обязательства, и Мэриан, думая о нем, испытывала довольно сильный страх перед этой темной личностью. Хватит с нее трагической драмы. Свидание с Дэнисом, несмотря на всю его неожиданность и странность, таило в себе так много чувства и — главное — свидетельствовало о вступлении в реальную жизнь. Что произойдет между ней и Дэнисом, она не могла предвидеть и готовилась к трудностям, готовилась к боли. Но это будут подлинные отношения одного человеческого существа с другим. Она смутно ощущала, что, дождавшись возвращения Питера, они, возможно, будут вовлечены в дальнейшие магические события. После его приезда вряд ли удастся покинуть Гэйз, поэтому им следует скорее бежать. Но сначала, скорбно преклонив колени, они должны принять участие в мрачной процессии при отъезде Ханны.
— Да, говори, Эффингэм. Это о Ханне?
— Ну, не совсем. Мэриан, я надеюсь, ты не сочтешь меня безответственным и безумным. Я знаю Алису очень давно…
— Да, Эффингэм? — Это наконец Дэнис? Нет. Джеймси вприпрыжку пересекает террасу. Мелькнуло его лицо, выглядевшее исступленно счастливым. Ей пришло в голову, что Джеймси она не видела со вчерашнего утра, когда он был таким мрачным, печальным. Возможно, отъезд Ханны подарил и ему какую-то радость.
— Полагаю, мне лучше объяснить, рассказать тебе все. Да, это будет облегчением. Облегчением во многих отношениях. Даже если ты совершенно разочаруешься во мне.
— Я уверена, что этого не произойдет, Эффингэм. В чем дело? — Когда Ханна уедет, она заставит Дэниса сыграть на пианино и спеть. Тогда настанет время для слез.
— Ах, я так сожалею. Ты так быстро все понимаешь. Но позволь мне рассказать все по порядку. Это будет своего рода исповедь.
— Да, Эффингэм? — О чем это он говорит? Если бы только Ханна уехала. Это будет минута страдания, минута рождения, но через это нужно пройти, чтобы возникла новая жизнь.
— Моя любовь к Ханне — ты могла бы спросить меня прошлой ночью, что я сделал с ней и был ли я не верен…
— Не верен, — повторила Мэриан. Она ухватилась за это слово. — Мы все не верны, — сказала она с болью, но без смущения.
— Ты верна, Мэриан, дорогая, садись и посмотри на меня внимательно. Я знаю, что причиняю тебе боль.
Они отошли от окна и сели едва больших прогнувшихся кресла у камина. Обуглившиеся дрова и груды легкого пепла были разбросаны по очагу. Мэриан посмотрела на Эффингэма. Его светлые волосы все еще казались взъерошенными от утреннего ветерка, а большое лицо выглядело бледным, светилось усталостью и чем-то еще. Во взгляде его было что-то неистовое, что — Мэриан не могла определить. Она стала его слушать.
— Я любил Ханну, Мэриан. Я люблю ее и мог бы дать любые объяснения этой любви, но они бы оскорбили ее и всегда были бы меньше чем правда. Я любил ее, и многое мог бы для нее сделать, и, безусловно, страдал из-за нее. Я согласился бы на большие страдания. Ты веришь мне?
— Конечно… — Мэриан беспокоил и тревожил настоятельный исповедальный тон.
— Я не могу в полной мере объяснить или оправдать то, что произошло. Теперь я знаю, что никогда не мог оценить Ханну. Возможно, никто из нас не мог. Наверное, никто из нас даже не попытался…
— Кроме Джералда.
В замечании прозвучал неожиданный цинизм. Мэриан сказала так неумышленно и испытала облегчение, когда Эффингэм его не уловил.
— Действительно. Возможно, Джералд любил ее больше, чем все мы. Не знаю почему, но мне никогда ни на секунду не приходило в голову, что Джералд способен проявлять какой-то интерес к Ханне как к человеческому существу…
— Мне тоже никогда не приходило в голову такое. До чего же это напоминало похороны — они говорят о ней, как будто она уже мертва или, в лучшем случае, уехала.
— Думаю, это останется тайной. И полагаю, станет нашей последней данью ей — позволить этому остаться тайной.
— Да. — Мэриан склонила голову. Она снова стала думать о Дэнисе.
— Да, возможно, Джералд понимал ее как человека, как живое существо. Я же не понимал и только сейчас осознал это. По крайней мере понимал недостаточно, явно недостаточно. Меня слишком взволновала история. Но, кроме того, была я она… — он отвернулся в замешательстве. — Мэриан, как ты думаешь, мы не могли бы выпить чаю?
— Мой дорогой, я сейчас приготовлю. Звонить бесполезно — думаю, половина горничных ушла.
— Нет, нет, останься, позволь мне продолжать говорить. Так или иначе, я не сумел помочь ей, я не сделал этого и не смог даже понять.
— Итак, она нас освободила, — сказала Мэриан, возвращаясь к своим мыслям. Впервые ей пришло в голову, что, возможно, сама Ханна сейчас тоже счастлива, а не только причина счастья остальных. Это была странная и прекрасная мысль.
— О, Мэриан… — пробормотал Эффингэм, сильно взволнованный. На мгновение он закрыл лицо руками. — Извини, я так виноват.
Мэриан в замешательстве взглянула на него.
— Не убивайся из-за нее, — сказала она. — Она тоже свободна.
— Ты не понимаешь меня. Я должен продолжать и рассказать все. Алиса…
— Алиса?
— Ну да. В этом все дело. А я и не знал. В действительности не знал до тех пор, пока она не выложила все это о Дэнисе, помнишь, о Дэнисе и лососиной заводи.
— О Дэнисе и лососиной заводи. Да.
