несправедливые угрозы бедной паучихе, ведь она всего лишь следовала своему природному инстинкту, который обязывал ее заботиться о продолжении рода. Разумеется, ее паучок мог вскоре сам умереть от старости, если бы его не слопали. Но Мой еще долго продолжала ждать его появления, просто на тот случай, если он выжил, и все вспоминала момент, когда с легкостью могла спасти его, поймав паучиху в банку.
Рассказывая эту историю, Сефтон успела съесть бутерброд с сыром и выпить чай. Харви расхотелось кофе. Он отставил свою чашку в сторону и вяло предложил свои услуги для мытья посуды. Сефтон отказалась от его помощи, быстро сполоснула все сама и направилась в свою комнату. Харви тоже пришел туда и сел на кровать. В комнате было довольно темно. На красно-синем турецком ковре громоздились стопки книг. Опустившись на колени, Сефтон начала разбирать их, потом встала и быстро расставила их по местам на книжные полки. Полки занимали целую стену в ее комнатке и даже закрывали часть узкого окна, разноцветные книжные переплеты напоминали своеобразный гобелен.
Харви наблюдал за ее передвижениями. Закатав рукава блузки, она сновала туда-сюда. Красные и синие пятна ковра сливались у него перед глазами.
— Я не представляю, — сказал он, — как Мой сама умудряется выживать, она ведь отождествляет себя со всевозможными тварями, даже самыми мелкими, а их жизнь наполнена страданиями.
— Да, она странная, но замечательная. Алеф такая же, только в другом роде.
— Но ты подразумевала, что те пауки в домике чем-то похожи на Питера и Лукаса. И кто же из них кого пожирает?
— Ох, ну я же не имела в виду настолько прямую аналогию! Просто… даже не знаю… просто очевидно, что между ними имелась какая-то связь, что-то их объединяло, возможно, соперничество, но их переживания скрыты во мраке, это тайна.
— Ну а насчет того, что Питер приобщился к буддизму или какому-то восточному учению, ты думаешь, что это правда?
— Да… наверное, это можно уточнить… только я лично не хочу вдаваться ни в какие подробности. Вероятно, Лукас пробудил в нем какие-то силы… сначала демонические, а потом праведные. Возможно, когда он выйдет из клиники, то вновь станет обычным человеком. Бедняга… он говорил, что у него нет ни семьи, ни друзей… поэтому он и сблизился с нами… а мы не можем защитить его, не можем ничем помочь.
— То есть ты считаешь, что каждый из них страдает, прячась в своих тайных норках, даже Лукас?
— Да.
— А ты не думаешь, что он жестокий и наслаждающийся чужими страданиями циник?
— Нет. Он все время ужасно страдает. Он живет как в огне.
— Откуда ты знаешь?
— Просто знаю. Иногда мне кажется, что он может прийти в полное отчаяние… от мучений, вызванных его собственной натурой… он способен сделать что-то ужасное.
— Но, Сефтон, он ведь уже сделал!
— Я не знаю, что именно он сделал. Я думаю о том, на что он способен.
Сефтон, закончившая убирать книги, уже сидела на полу, прислонившись к кровати и вытянув на ковре ноги в коричневых вельветовых брюках. Ее жакет висел на спинке стула. Она медленно раскатала рукава блузки, сосредоточенно нахмурилась и закатала их вновь. Ее старенькие брюки и блузка выглядели безукоризненно чистыми и изрядно выцветшими от множества стирок. Сефтон взъерошила пальцами свои неровно обстриженные каштановые волосы, в которых, как Харви впервые заметил, красиво поблескивали рыжие пряди. Задумчиво подняв золотисто-каштановые брови, она отстраненно смотрела куда-то вдаль. Он взглянул на рыжеватые волоски, золотившиеся на ее сильных руках. Рядом с ней Харви всегда испытывал легкое волнение. Он подумал, что Сефтон полна удивительных, феноменальных сил. Такое определение слегка позабавило его.
«Скорее всего, — подумал Харви, — она уже забыла о моем присутствии и поглощена размышлениями о каком-то кризисе времен правления Адриана! Видимо, мне пора сматываться». Он уперся руками в край кровати, собираясь встать.
Сефтон, однако, размышляла именно о нем.
— Мне кажется, ты сегодня явился без трости. Или я не заметила? Ты пришел с тростью?
— Нет, сегодня не захватил ее…
— Значит, твоей ноге, то есть лодыжке, уже лучше?
— В общем, нет. Разве что немного. Я езжу на такси!
— Почему ты рассердился на меня в тот день, когда я вернула тебе ту трость, что ты забыл у Лукаса? — спросила она, пристально глядя на Харви своими зелеными глазами.
— О, Сефтон… извини…
— О чем ты говорил с Лукасом?
— Ну… так, ни о чем… вернее, вообще не говорил…
«Она ревнует и даже злится на меня», — пришел он к выводу.
— Ладно… Не бери в голову… — Сефтон улыбнулась, заметив его замешательство.
«Какие же у нее глаза, — подумал Харви, — зеленые или карие? Вроде бы зеленовато-карие».
Ему вдруг стало неловко, что он сидит на кровати, глядя на нее сверху вниз, и он, опустившись на пол, прислонился к кровати и подтянул к себе ноги. Ощущение неловкости все равно не исчезло. Сефтон рассмеялась.
«Уж не смущен ли он?» — пронеслось у нее в голове.
Харви решил, что она не поверила ему насчет разговора с Лукасом.
В этот момент в комнате вдруг стало светлее. Она озарилась солнечными лучами.
— Надо же, солнце вышло! — заметил Харви, опустив глаза.
Расцветка турецкого ковра приобрела еще более яркий и веселый оттенок.
— Харви, — сказала Сефтон, — помнишь, в тот вечер ты заснул в портшезе…
— Да, так глупо вышло!
— Ты говорил, что видел тогда замечательный сон. Можешь его вспомнить?
Харви уже хотел ответить отрицательно, но вдруг действительно вспомнил этот сон.
— Мне снилось, что ты дергаешь меня за волосы.
— Но я и правда дергала тебя за волосы, я ведь пыталась разбудить тебя!
— Как странно… Просыпаясь, я видел тебя во сне.
— В счастливом сне?
— Да.
Сидя бок о бок, они немного помолчали, глядя друг на друга.
— Как глупо, что я забыл о том сне, — смущенно произнес Харви, — а сейчас вспомнил его, только оказалось, что это мне не приснилось.
Он почувствовал странную, будоражащую силу, вдруг зародившуюся в нем и завладевшую всем его телом.
«Конечно, — подумал он, — я же пьян, у меня даже слегка кружится голова».
Сефтон отвернулась, посмотрела на книги, на освещенное солнцем окно и вновь взглянула на Харви. Ее упирающаяся в пол рука была рядом с ним. Он накрыл рукой ее ладонь. Она дернулась, точно пойманный зверек, задержалась на мгновение под его рукой и выскользнула. Они вновь переглянулись. Харви провел рукой по неровной поверхности стеганого покрывала, а затем обнял Сефтон за плечи, почувствовав сквозь ткань блузки живое тепло ее крепкого тела. Они внимательно изучали друг друга, и постепенно напряжение исчезло, растворилось, его сменило изумление. Харви повернулся, чуть подался вперед и оперся на другую руку. Его голова склонилась к Сефтон, а губы слегка коснулись ее щеки. Он увидел, как ее веки опустились, и сам закрыл глаза. Их губы, двигаясь торопливо, но уверенно, встретились на мгновение, словно летящие во мраке ночи птицы.
Они отпрянули и уставились друг на друга с ошеломленным изумлением, со страхом, почти с ужасом. Их охватила странная дрожь, породившая сильное волнение. Словно парализованные каким-то мощным ударом, они продолжали напряженно сидеть рядом, отстранившись и тяжело дыша, их сердца бешено
