— Нет, нет, — упрямился он. — Ты поможешь, поможешь. Такие, как ты, не могут не помогать. Ты утешишь Изабель, ты подбодришь ее. Я хочу, чтобы она знала: не такое уж я и чудовище. Иногда мне кажется, что она вот-вот сбежит.
Я был тронут, хотя чувствовал, что сегодняшний разговор не обеспечил меня достаточным материалом для того, чтобы произвести впечатление на Изабель.
— Если ты так хочешь, я с ней поговорю. Но лучше сделаю это, так сказать, в общих словах. Не вижу смысла объяснять тебя Изабель, особенно сейчас!
— Да, да, — произнес Отто. Он с довольным видом раскачивался взад и вперед, словно кто-то начал дергать его за ниточки. — В общих словах. Верно. В общих словах. Ты так хорошо умеешь говорить в общих словах. Ты ей поможешь.
— Я хотел бы помочь тебе, — возразил я, — но не могу. Возможно, нам недостает религиозного воспитания.
Я собрался уходить.
— Оно было бы ложью, — сказал Отто. — Не наказание, а принятие смерти — вот что меняет душу. Вот что есть Бог. И конечно, никакая общепризнанная религия не станет мириться с этим. Я остаюсь со своей неразберихой. И все же спасибо.
9 Эдмунд испытывает соблазн
— Ну и что же обнаружил наш ревизор? — спросила Изабель, решительно шуруя в камине.
Поленья перевернулись, обнажая золотистые животы, и неистовый поток искр с ревом взметнулся в трубу. Дело происходило вечером того же дня.
— Да все, пожалуй, — мрачно ответил я.
«И больше, чем расскажу тебе, бедняжка Изабель», — добавил я мысленно.
Я так и не решил, говорить ли с Изабель о Флоре. Маловероятно, чтобы Флора отправилась в такое место, где родители могли бы ее найти. Я торжественно обещал ничего не говорить, и это обещание оставалось последней каплей честности по отношению к девочке. Я не хотел напрасно рисковать любой возможностью помочь ей в будущем. По крайней мере, пока я собирался молчать. Но очень беспокоился и надеялся, что утро принесет какие-либо новости.
— Ах, не все, — возразила Изабель. — Уверена, что еще не все. Но продолжай. Все всплывет на поверхность, отчаянно воняя.
Из проигрывателя звучал Вагнер, но так приглушенно, что тихие отрывки были не слышны, а громкие лишь неразборчиво потрескивали.
Я собирался подождать с выполнением просьбы Отто до утра, но не мог найти себе места, переживал из-за Флоры и просто нуждался в компании. Кроме того, к моему легкому стыду, мне было любопытно, как именно Изабель отреагирует на «общие слова», которые я, разумеется, не успел продумать до того, как вошел в ее комнату.
Не считая затененной лампы в дальнем углу, комнату освещал только огонь, от которого во все стороны бежали гигантские волны света и тени. Здесь было ужасно жарко, и от душного запаха старого дерева засвербело в носу. В мягком подвижном свете Изабель казалась милее и моложе. Ее каштановые волосы были перевязаны и уложены в замысловатую прическу, которая вздымалась надо лбом почти на высоту ее маленького лица и напоминала шляпку тонкой работы. Прическа была такой объемной, что я задумался, уж не приколола ли к ней Изабель собственную отрезанную косу — мне говорили, что женщины иногда совершают подобные жуткие поступки. Она явно очень старалась, но зачем, для кого? Вероятно, чтобы себя подбодрить. Бедняжка Изабель! Я вспомнил, как Отто говорил, что она мужественна.
На ней было абрикосового цвета льняное платье, которое, как следовало из ее объяснений, Мэгги только что сшила для нее и еще не вполне закончила. В нем оставались примёточные нитки. Изабель как раз примеряла его. Как по-моему, цвет красивый? А длина подходящая? С легким налетом жеманной озабоченности она забралась на табурет, чтобы осмотреть себя в большом зеркале над камином. Не правда ли, прелестный покрой? Я видел ее слегка раскрасневшееся от жары лицо, которое отражалось в зеркале в изменчивых отсветах, когда она крутилась на табурете, — золотистое воплощение пухлой маленькой мидинетки.[23] Я рассеянно отвечал ей.
— Кофе, Эдмунд? — Она слезла с табурета и потянула меня за рукав, — Садись. Обязательно вот так сбрасывать подушки с кресла? Ты ничуть не лучше Отто. Итак, в чем дело, Эдмунд? Расскажи мне об этом
Прося ее о встрече, я не смог говорить небрежно и едва избежал напыщенности. Я досадовал на себя и немного — на созданную Изабель атмосферу шутливой иронии, на то, что она не принимала меня всерьез. На какой-то миг я почти разделил мнение Отто, что ирония должна быть поводом для развода. В поисках благовидного предлога для разговора я произнес:
— Полагаю, завещание Лидии не нашлось?
— Нет, не нашлось, — взволнованно подтвердила Изабель. — Я уже везде искала. Возможно, в конце концов, она его просто не оставила. Так что придется вам, мальчики, поделить все пополам. Знаешь, ведь у Лидии была куча денег, хоть она и оставалась жуткой скрягой.
Запинаясь, я произнес:
— Изабель, я вроде как говорил с Отто сегодня днем…
— О том, что видел прошлой ночью в беседке.
— О… ну… да… я…
— Не переживай, — невозмутимо сказала Изабель. — Я обо всем знаю. Только такой дурак, как Отто, мог в этом сомневаться.
— Но как ты узнала, что я…
— Видела, как ты бросился в погоню за дамочкой. Стонущие девицы на лужайке перед домом — верный признак того, что что-то неладно. Серьезно, Отто жалок, если и впрямь воображает, будто все это — мрачная тайна!
— Думаю, Отто полегчает, когда он перестанет гадать, знаешь ты или нет. Он ненавидит обман, — сказал я, тщательно выбирая слова.
— Он ничуть не против обмана. Он просто не любит, когда его обман раскрывается. Это действует ему на нервы.
— Будь добрее к нему, — попросил я. — Он очень страдает из-за всего этого и из-за тебя.
— Пусть страдает. Так что, он правда послал тебя с миссией? И чего ты должен был добиться?
Изабель весело хохотнула, точно выпустила на волю маленькую птичку.
— Прости меня за бестактность, — пробормотал я. — Но я люблю Отто. С тех пор как я был ребенком…
— Что ж, если ты хочешь поговорить о себе, — заметила она, — то это, конечно, совсем другое дело. Я вполне к этому готова. И это будет намного интереснее. Давай обсудим тебя, Эдмунд. Итак, расскажи мне все о своем детстве.
Я воспринял это скорее как насмешку, чем как искреннее приглашение. Несомненно, Изабель хотела поговорить об Отто. Возможно, она правильно сделала, что помешала мне инстинктивно перевести разговор на себя.
— Извини. Я тут ни при чем. Думаю, Отто просто хочет чувствовать, что все мы можем разумно относиться к ситуации, к неприятному положению, в которое он попал. Он хочет чувствовать, что это можно, ну не знаю, обговорить, обдумать, и никто не впадет в буйство. Он хочет видеть, где находится. И по-моему, он искренне хочет выбраться.
— Он не хочет выбраться, — сообщила Изабель. — Он хочет, чтобы ему позволили оставить все как есть. Хочет чувствовать, что ты как-то успокоил меня, хочет перестать ощущать вину. Что же до впадения в буйство, то кто в этом сравнится с ним? Он — единственный буян в этом доме. И что ты имеешь в виду под «мы можем разумно относиться к ситуации»? Кто это — «мы»? Ты вряд ли готов потратить на нас полчаса своего времени. Почему ты не уехал, как собирался?
