— Ну так и не уезжай.
Она посмотрела на меня, но я ушел от ее взгляда, обиженный ее демонстративным равнодушием. Я не выносил столь холодного обращения. Мне казалось, у меня отбирают какое-то право, которым я обладаю от рождения. Я знал, что должен теперь замолчать, вспомнить о гордости и уйти отсюда. Но горячие слова посыпались у меня изо рта в старом порыве к покаянию, как последняя слабая мольба об утешении.
— Мне придется уехать, я так все запутал! Особенно с Флорой, я был таким неуклюжим идиотом с Флорой. Изабель просила меня позаботиться о ней, забрать ее с собой из дома, но я не могу. Не знаю, как это случилось, но только что наверху я вроде как схватил ее и напугал. И это после всего, что она вытерпела, бедное, несчастное дитя! Конечно, я не хотел навредить, но теперь она не поверит мне ни на грош. Однако кто-то же должен помочь, и мне кажется, ей надо уехать. О боже, Мэгги, я глупец!
— Che peccato.[32] Ты часто бросаешься на молоденьких девочек?
— Я годами не прикасался к женщине!
Эти слова повисли между нами, и я густо покраснел, рассерженный ее вопросом и своим ответом. А еще я вспомнил, что она наблюдала и, несомненно, неправильно поняла сцену с Изабель, и легче мне от этого не стало. Сама идея, что Мэгги может считать меня волокитой, возмутила меня до глубины души. И в то же время я жестоко сожалел о сделанном признании. Подобные вещи не касаются никого, кроме меня.
Похоже, она восприняла мои слова с доверчивым интересом.
— Никаких девушек? И мальчиков тоже?
— Нет! Конечно нет! — повторил я более спокойно и заглянул в ее влажные темные глаза.
Она загадочно улыбнулась и вернулась к шитью. Я понял, что весь горю от переполняющих меня чувств. Есть вещи, о которых можно думать, но нельзя произносить вслух. Я сильно злился на Мэгги за ее прямоту, за то, что она столь нечестно вырвала меня из молчания. А еще я испытывал какой-то первобытный мужской страх перед женским презрением. Однако именно я начал этот неловкий и неуправляемый разговор.
Я посмотрел на нее, далекую и самодостаточную, как кошка: прелестная полуулыбка, тонкая изящная линия рта и пушок над ним, темно-золотистая, но полупрозрачная кожа, спокойный потупленный взор. Она казалась добродетельной девой, не няней, но жрицей, проницательной суровой маленькой жрицей. Она смутно напомнила мне что-то из живописи. Но нет, это лицо я видел прежде, чем увидел свою первую картину, а может, и прежде, чем увидел любое другое лицо.
— По-моему, — сказала Мэгги, не отрываясь от шитья, — ты должен извиниться перед Флорой. Не сомневаюсь, ты сумеешь снова завоевать ее доверие. Ей явно нужен кто-то, кому она сможет доверять.
— Для такого извинения не хватит слов. А ты можешь помочь Флоре?
— Я тоже потеряла возможность помогать. Все действия имеют свои последствия. Твоя мать всех нас перессорила. Думаю, ты представляешь.
Я представлял.
— Но разве кто-то мог затаить зло на тебя? Ты же совершенно безобидная.
— Потому что такая маленькая, почти невидимая, как мышка…
— Нет, нет, нет, я имел в виду, что ты хорошая.
— Совсем как ты!
— Ох, прекрати, Мэгги!
Я резко хлопнул самшитовыми досками друг о друга, точно кастаньетами.
— Что прекратить?
Действительно, что? Я с мучительным, сердитым смятением глядел на знакомое большеглазое личико.
— О, извините меня, — сказала Флора от двери.
14 Отто выбирает жертву
Флора, раскрасневшаяся и взъерошенная, ногой захлопнула за собой дверь. Ее волосы спутанной массой почти закрывали лоб, и бронзовое сияние окружало голову в тех местах, где кудряшки выбились из прически. Короткая верхняя губа была с подозрением вытянута, а курносый носик морщился и подрагивал. Она натянула клетчатый сарафан вокруг колен бессознательным жестом самозащиты, а может, и досады. Но на меня даже не посмотрела, а обратилась к Мэгги:
— Я принесла сдачу.
Она произнесла это намеренно резко и скрипуче. Подошла к столу и театральным жестом бросила на него кучку пятифунтовых банкнот. Затем не удержалась и глянула на меня.
Мэгги встала, молча собрала банкноты и принялась пересчитывать их. Как только значение этого эпизода дошло до меня, я немедленно почувствовал отвращение при виде двух женщин с горкой денег между ними. Просто какая-то сцена в борделе!
— Да, — сказала Флора. — Я сделала это задешево, потому что доктор оказался ужасно милым старичком, а я — такая милая девчушка! И Мэгги одолжила мне денег, потому что она женщина или, по крайней мере, привыкла ею быть. Но я уж точно не люблю ее за это. Вы все — сборище мартышек в том, что касается меня. Я…
— Флора, пожалуйста, — начал я, — просто послушай меня минутку. Это важно. Попытайся простить меня за то, что произошло наверху. Я не хотел тебя пугать, и мне очень жаль. Толком не знаю, как так вышло. В любом случае я прошу прощения и надеюсь, что не окончательно потерял твою привязанность и доверие. Я обязательно постараюсь заслужить их, если ты дашь мне еще шанс. Я думаю, будет здорово, если ты приедешь и поживешь у меня дома. Тебе нужно немного отдыха и покоя, и я буду очень счастлив, если ты согласишься. Или я могу помочь тебе любым другим способом, буду очень рад. Приедешь ты ко мне пожить или нет, думаю, тебе лучше ненадолго оставить этот дом. Как ты сама считаешь?
Флора уставилась на меня, ее красное лицо изобразило неловкую ухмылку.
— Дядя Эдмунд, ты жалок. Это Мэгги тебя подговорила?
— Нет, ну… так ты постараешься меня простить?
— Не глупи. Я не могу управлять своими чувствами. Мне видеть тебя противно, вот и все. А насчет того, что ты не знаешь, что на тебя нашло, то разобрался бы ты в себе, а? Я бы на твоем месте сходила к хорошему психоаналитику!
— Мне очень жаль, что ты так настроена, Флора. Как я сказал, я смиренно прошу прошения. Но серьезно, тебе не кажется, что ты должна уехать отсюда?
— Чтобы обеспечить мамочке зеленую улицу для драгоценного Дэвида? Это она тебя науськала!
— Нет-нет. Будь благоразумна, дитя. Здесь творится такая ужасная путаница, лучше тебе выбраться из нее. Что угодно может случиться.
— В смысле, когда папочка узнает? Да уж, вот что мне до смерти охота увидеть, так это что случится, когда папочка узнает. Хочешь, чтобы я пропустила самую потеху?
— Не будь идиоткой. Ты уже наделала достаточно вреда. Пойми это наконец! Самое меньшее, что ты можешь сделать, — это попытаться свести потери к минимуму.
— «Свести потери к минимуму»! — передразнила она меня, — Вы двое судите меня, словно парочка набожных родителей свою заблудшую дочурку! Пересчитай как следует, Мэгги, проверь, что я не обманула тебя. Можно подумать, я бы взяла твои проклятые деньги, если бы могла раздобыть их где-то еще! Я не жалею ни о чем, что сделала, и не обязана отчитываться перед тобой. И я больше не маленькая Алиса в Стране чудес, дядя Эдмунд, благодаря таким типам, как ты, разве что у тебя-то самого кишка тонка. Это мой дом, и я в нем останусь. Почему ты не уезжаешь? Ты только выставляешь себя на посмешище, и никто тебя не любит!
Меня задели ее слова, но еще больше новое агрессивное и уродливое выражение лица, с каким она произносила их. Какое ужасное взросление! Я сильно пожалел, что не обладаю необходимой властью.
