Он подумал, что не может уйти, не повидав Дункана.
— У тебя отец умер, а ты хочешь продолжать танцы со своими пьяными приятелями?
— Скоро приеду, — сказал Джерард. — Просто не могу уйти вот так сразу, извини.
Патрисия положила трубку.
Джерард посидел с закрытыми глазами в наступившей тишине. Потом проговорил: «О, господи, господи, господи!» и уткнулся лицом в ладони, тяжело дыша и стеная. Конечно, он знал, что это неизбежно, сам спокойно сказал об этом Левквисту, но случившееся совершенно не было похоже на то, к чему его готовило малодушное воображение. Он понял, чего ему не хватало воли представить, — факта, окончательного факта. Любовь, давняя любовь, острая, необъятная, властная, которая забылась или осталась неосознанной, нахлынула из всех пределов его существа жгучей болью, плачем и воплем агонии последней разлуки. Никогда больше он не поговорит с отцом, не увидит его улыбающегося приветливого лица, не будет счастлив оттого, что тот счастлив, не найдет полного утешения в его любви. Он чувствовал раскаяние, но не потому, что был плохим сыном, не был он плохим сыном. А потому, что перестал быть сыном, а ему столько надо было сказать отцу. Теперь он в ином мире. О отец, отец, мой дорогой отец!
Он услышал шаги на лестнице, поспешно поднялся и отер лицо, хотя слез на нем не было. Устремил спокойный взгляд на дверь. Это был Дженкин.
Джерард мгновенно решил, что не станет ничего говорить Дженкину об отце. Скажет после, когда они поедут обратно в Лондон. Не хотелось начинать, чтобы кто-нибудь вошел и прервал. Лучше ничего не говорить. Дженкин поймет.
Для Дженкина, который неизменно читал мысли Джерарда, не было секретом, что Джерард осуждал то, что могло ему показаться его возбуждением, даже ликованием по поводу маленькой драмы, которая обещала разыграться вечером. Он также чувствовал, что Джерард скептически отнесся к его похвалам развевающемуся килту Краймонда. А еще Дженкин был раздосадован своей gaucherie[21] с Роуз, неспособностью танцевать хорошо и резким ответом на ее вопрос о книге. К тому же он вовсе не был уверен в том, что был настолько пьян. Когда Роуз отказала ему в следующем танце, отговорившись усталостью, Дженкин быстро обошел все шатры в поисках Дункана, но не нашел его. Побежал за фигурой в белом, вроде бы похожей на Тамар, но та исчезла при его приближении. А Тамар в это время закончила свой танец с Дунканом и услышала от него неопределенное: «Ну иди, развлекайся». Она не чувствовала себя обязанной, да и не испытывала большого желания оставаться с ним, он был откровенно пьян и то ли не хотел, чтобы она видела его в таком состоянии, то ли совсем забыл, что у нее нет партнера. Она бесцельно бродила среди многолюдья в надежде, что ее заметит кто-нибудь из знакомых. Отыскать кашемировую шаль она уже не рассчитывала, кто-нибудь, наверно, присвоил ее.
Для Джерарда, который неизменно читал мысли Дженкина, не было секретом, какое легкое огорчение омрачает душу приятеля, и поспешил обрадовать его:
— Друг мой, не считаешь ли, что пора достать ту бутылку виски, которую, по твоим словам, ты припрятал? Меня уже тошнит от этой шипучки.
Они прошли в по студенчески аскетичную спальню Левквиста с узкой железной койкой, умывальником с тазиком, кувшином и мыльницей, и Дженкин принялся шарить под одеялом на койке. Бутылка была найдена, графин с водой стоял на прикроватной тумбочке, что было очень кстати, поскольку тут, конечно, не было ни ванной, ни вообще водопровода. Джерард привел в порядок разворошенную постель. Прихватив трофеи, они вернулись в гостиную и налили себе виски в два бокала для шампанского.
— За окном уже день, может, отдернем шторы?
— Да, наверно, — сказал Джерард, — какой ужас!
Он отдернул шторы, впустив кошмарно холодное солнце.
— Я так нигде и не нашел Дункана, но видел массу людей в оленьем парке.
— Их там не должно было быть.
— Но они были.
На лестнице послышались тяжелые неуверенные шаги.
— Наверно, Дункан, — сказал Дженкин и открыл дверь.
Ввалился Дункан, прямиком направился к креслу и рухнул в него. Мгновение тупо смотрел перед собой. Потом провел рукой по лицу, как Джерард раньше, нахмурился и собрался с силами. С трудом сел немного прямей.
— Господи, да ты насквозь мокрый! — воскликнул Дженкин.
Брюки Дункана и часть пиджака были мокрые, в грязи, и грязная вода капала на ковер.
Дункан увидел это и запричитал:
— Боже, что скажет Левквист!
— Я приберу, — сказал Джерард.
Он принес из спальни два полотенца, одно дал Дункану, а другим принялся вытирать лужу на ковре, пока Дункан отряхивался.
— Да, набрался я, — кивнул Дункан. Потом объяснил: — Свалился в реку. Ненормальный.
— Я тоже набрался, — сочувственно откликнулся Дженкин.
— Это у вас виски? Можно глоточек?
Дженкин плеснул виски на донышко и долил воды. Дункан нетвердой рукой взял бокал.
На лестнице раздались еще шаги. Это была Роуз. Она вошла и сразу увидела Дункана.
— Дункан, дорогой, вот ты где! Очень рада! — Не зная, что сказать, она воскликнула: — Так вы тут все, оказывается, пьете виски, нет, я не хочу! Что это за грязь на полу?
— Я свалился в Чер, — сказал Дункан. — Старый пьяница, идиот!
— Бедняжка! Джерард, включи обогреватель. И перестань тереть ковер, ты делаешь только хуже. Посмотри, есть ли еще вода в графине в спальне.
Вода была. Роуз, подоткнув подол зеленого платья, опустилась на колени и приступила к действу, используя крохотные порции воды и осторожные манипуляции полотенцем, так что грязное пятно постепенно слилось с, по счастью, очень темным и древним ковром.
— Боюсь, мы испачкаем Левквисту полотенца, но служитель заменит их. Не забудь дать парню на чай, Джерард.
Кто-то взбежал по лестнице, спотыкаясь от спешки, и ворвался в комнату. Это был Гулливер Эш. Не сразу заметив Дункана, он выпалил новость:
— Там такая суматоха, говорят, Краймонд толкнул человека в Черуэлл!
Тут он увидел мокрого Дункана и грязь на полу и закрыл рот ладонью.
— Пожалуйста, Гулл, уйди, — сказал Джерард.
Гулливер отступил назад и спустился вниз.
Гулливер потерял Лили Бойн и жалел об этом, ему понравилось танцевать с ней, однако жалел все же не так уж чтобы очень, поскольку ему стало ясно, что, хотя давно уже не пил ничего, кроме бокала шампанского, который обнаружил стоящим на траве, он снова чувствовал себя сильно пьяным, даже слегка мутило, и невероятно усталым. Лили, которая, пока танцевала, избавилась от своей белой блузки, которую, скомкав, швырнула в толпу танцующих (где ее поймал и присвоил какой-то юнец), оставшись во вполне пристойной кружевной комбинации, тоже наконец заявила, что «выдохлась», и присела отдохнуть. Гулливер отошел справить нужду, а вернувшись, обнаружил, что та исчезла. Вот тогда он и услышал разговор о Краймонде. После изгнания из квартиры Левквиста он принялся бродить сперва у галереи, где ему удалось получить кружку пива, хотя по-настоящему не хотел его, а потом по главной лужайке, среди шатров.
Утро было в полном разгаре, инквизиторский свет подвел итог ночи, развеяв волшебство леса и всю ее магию и открыв картину, более похожую на поле сражения: вытоптанная трава, пустые бутылки, битые бокалы, перевернутые стулья, разбросанная одежда и прочие непривлекательные следы прошедшей вакханалии. Даже шатры в беспощадном солнечном свете выглядели замызганными и обвисшими. Громко пели черные и пестрые дрозды, синицы, ласточки, вьюрки, малиновки, скворцы и бесчисленные иные птицы, ворковали голуби и каркали грачи, а в высоких деревьях оленьего парка куковала близкая теперь кукушка. Но и танцевальная музыка продолжала греметь в расширившемся пространстве под высоким безоблачным синим небом, сопровождаемая многоголосым птичьим хором, обессилевшая и нереальная. Уже выстраивалась очередь желающих позавтракать, но немало народу еще танцевало, казалось, не в силах
