— Ну так начинай, задавай свои вопросы.
— Ты сказал, что не веришь в парламентскую демократию. Почему?
Краймонд раскрыл блокнот и подался вперед. Помолчал и сказал:
— Преждевременный вопрос. Сейчас не могу на него ответить, может, позже. Попробуй другой.
— Ты входишь в какую-нибудь политическую партию?
— Нет.
— В комитет, группу влияния, тайное общество, боевое крыло, ну и тому подобное?
— Будь это что-то тайное, вряд ли бы я сказал тебе… но нет, я не вхожу ни в какую подобную группу.
— Одинокий волк?
— Да — в настоящее время.
— Но входил?.. Почему вышел?
— Из-за книги. Не хотел терять время на споры с людьми, которые ничего не понимают.
Джерард начал успокаиваться. Все в порядке, говорил он себе, не о чем волноваться, это и впрямь философская книга, безвредный теоретический труд. Зря мы так суетились.
— Значит, это аналитическая книга?
— Разумеется.
— Ты по-прежнему назвал бы себя марксистом?
— Да. Но в нынешние времена это мало о чем говорит.
— Ты ревизионист?
— Я не сталинист, если ты подразумеваешь это. И не ленинец. Мне не нравится термин «ревизионист». Я приверженец марксизма.
— На чьей ты стороне?
— На чьей стороне?
— Ну, чьи взгляды ты оспариваешь в книге, кого поддерживаешь?
— Ни с кем не спорю, никого не поддерживаю.
— То есть это беспристрастное исследование, нечто вроде истории идей? Рад слышать…
— Любая книга о политике упоминает о старых идеях, Гегель, Маркс и Ленин не обходились без этого.
— Так по-твоему, это все же книга о политике?
— Разумеется!
— Но о чьей политике?
— Моей собственной!
— Имеешь в виду, что это оригинальный политико-философский труд?
— Да, оригинальный, — ответил Краймонд раздраженно. — Неужели воображаешь, что я годами тружусь, как вол, корпя над чужими мыслями? Это мои мысли, мой анализ, мои предсказания, моя программа!
— Значит, это не философская книга?
— Что за нелепое разделение на категории! Философская, если тебе так нравится — что бы это ни значило, — это и осмысление, и программа действий. Вот что это такое.
— Что-то вроде очень длинного памфлета?
— Нет. Ничего общего с раздутой популярной брошюрой, никакого упрощения. В книге будет все.
— Все?
— Все, кроме Аристотеля. Я расцениваю его как неудачную интерлюдию, теперь, к счастью, закончившуюся.
— С этим мы можем согласиться. — Джерард рискнул едва заметно улыбнуться, но Краймонд смотрел в стол и скреб ногтем его блестящую поверхность. — Но, Краймонд, если ты, по твоим словам, отошел от обыкновенной практической политики и стал волком-одиночкой, как ты можешь говорить о программе действий? Заявляешь, что ты марксист, значит, знаешь, что политика дело тонкое, требующее постоянного участия в процессе, какого-то воздействия, давления, чтобы вообще что-то двигалось. Или воображаешь, что можно начать революцию, выступив с какой-то теорией?
Краймонд перестал скрести стол, уставился на Джерарда широко раскрытыми голубыми глазами, вытянул тонкие губы. Его тонкий нос, все его лицо яростно устремились к Джерарду. Может, он правда слегка ненормальный, подумалось Джерарду. Как-то не воспринимал это всерьез. Поскольку Краймонд не ответил на вопрос, Джерард продолжил, спокойно и терпеливо:
— Аналитическая книга может быть очень ценной и принести большую пользу. Так что если то, что ты называешь своей программой, облечено в форму идей, тем лучше.
— Херншоу, — проговорил Краймонд, — я не сумасшедший, как ты, похоже, воображаешь, и не страдаю манией величия…
— Прекрасно!
— Я просто верю, что пишу очень важную книгу.
Дверь резко отворилась, Патрисия сунула голову, потом вошла сама:
— Как вы тут, не желаете кофе?
— Спасибо, нет, — ответил Джерард, повернулся к Краймонду: — А ты? Тоже не хочешь? Пат, ты, наверное, помнишь Краймонда, я вас как-то знакомил, давным-давно.
Краймонд встал и, явно не помня ее, слегка поклонился.
— Тогда чай, шерри? Печенье?
— Нет, ничего. Пат, дорогая, оставь нас одних!
Дверь закрылась. Краймонд сел. Пока Джерард думал, как возобновить разговор, Краймонд, который вновь погрузился в исследование стола, поднял голову, взъерошил волосы и сказал:
— Слышал, ты ушел в отставку, чем собираешься заняться?
— Буду писать, — ответил Джерард, раздраженный бесцеремонным тоном Краймонда.
— О чем?
— О Плотине.
— Зачем? Ты не историк, да и к философам вряд ли можешь себя отнести. Наверное, давно уже перестал мыслить. Для того, чем ты занимался на службе, мозги не нужны, можно и во сне все делать. Осмысление — это мука. Твоя книга о Плотине обернется статьей о Порфирии.
— Посмотрим, — сказал Джерард, решив держать себя в руках. Неужели они все же кончат ссорой?
— В Бога веришь?
— Разумеется, нет! — возмутился Джерард.
— Веришь, и сам это знаешь. Ты всю жизнь ощущал себя исключительной личностью. Считаешь, ты спасен Идеей Блага[80] просто потому, что знаешь это платоновское учение. Планета гибнет, но ты и твои друзья чувствуете себя в безопасности. Ты слишком большое значение придаешь дружбе.
— Чтобы не превращать разговор в «обмен любезностями», лучше закончить его сейчас. Я хотел составить мнение о тебе и твоей книге, и я его составил.
— Тебя никогда ничего по-настоящему не волновало, кроме твоего попугая.
Джерард был поражен.
— Откуда ты, черт возьми, знаешь о…
— Его звали Жако. Ты рассказывал мне о нем в первый же день нашего знакомства, когда мы по дороге с лекции зашли в Ботанический сад и в оранжерею. Вспоминаешь?
Джерард не помнил:
— Нет. — Он был поражен и расстроен. — Я никогда никому не говорил о нем. И тебе точно.
— Говорил. Прости и не сердись. А то, что я только что сказал, это ерунда, просто чтобы подколоть тебя. Я действительно хочу поговорить с тобой. Это наш с тобой второй иннинг, пользуясь крикетной терминологией.
— Не вижу сходства, — сказал Джерард, приходя в себя. — Не было у нас никакого первого иннинга. Но продолжай.
