Гая в этом доме, с которым тоже предстоит расстаться. Но говорить об этом с Гертрудой было невозможно. Он смущенно, обеспокоенно, виновато взглянул на нее, подыскивая слова, чтобы выразить вежливое сочувствие, и увидел, что она смотрит на него. Гертруда тут же отвернулась.
Она ясно почувствовала, что выдала свои переживания, и бодрым голосом спросила:
— Ты нашел фонтан мха?
— Фонтан мха?.. Кажется, нет…
— Ты бы понял, если увидел его. Завтра покажу его тебе. Хотя бы… скажу, где найти его.
— Буду… рад… — пробормотал Тим. Разговор начал топтаться на месте.
— Что-то прохладно, — сказала Гертруда. Она поднялась и набросила на плечи кардиган.
Как она постарела, подумал Тим с сердитой жалостью. Ее буйные каштановые волосы были подстрижены, и спереди в них, кажется, проглядывала седина. В уголках чувственных, кривящихся губ легли тонкие складки. На лбу, над одним глазом упорно не желала разглаживаться морщинка. Глаза слегка покраснели. Она плакала, подумал Тим, все время плакала, пока меня не было. Тим расстроился, удивился, немного встревожился. Это было все равно что застать мать плачущей. М-да, как часто он заставал свою мать плачущей и как редко пытался успокоить ее. Он чувствовал себя обескураженным, обиженным, брошенным, одиноким.
— Если я чем-то могу помочь… — сказал он.
— Нет-нет… спасибо…
— В конце концов, я ведь тут вроде охранника! И… мм… Гертруда… долго вы думаете здесь оставаться?
— Недолго… наверное, два-три дня… не хочу мешать тебе.
Не стоит рисковать, думал Тим. Надо предупредить Дейзи, чтобы подождала приезжать. Но как это сделать? Придется завтра улизнуть от Гертруды и отправить телеграмму.
НЕОЖИДАННАЯ ЗАГВОЗДКА НЕ ОТВЕЧАЙ ПОКА НЕ ПРИЕЗЖАЙ ЖДИ ПИСЬМА ТЧК.
Такую телеграмму отправил Тим на другой день после появления Гертруды. Шел уже третий день, как она жила в доме.
Отправить телеграмму оказалось очень легко. Тим с Гертрудой съездили на велосипедах в деревню. Ехать с ней было странно и приятно. В деревне она направилась к агенту, поговорить о доме, а он — за покупками и незаметно заскочил на почту. Кроме телеграммы он написал и отправил обещанное письмо. Вот его текст:
Дорогая, такая досада, ты не поверишь: нежданно-негаданно нагрянула Гертруда с Манфредом и миссис Маунт! Я просто вне себя! А как мне было здесь хорошо, вот только тебя не хватало! Моя дорогая, здесь просто божественно, тебе понравится, хотя тут настоящее лягушачье царство. Никогда не бывает рядом того, кого хочется видеть! Дом забит жратвой и выпивкой, а в соседней деревне есть все, что нужно, и задешево. Что до незваных гостей, не беспокойся, Гертруда заехала, просто чтобы договориться о продаже дома, а потом они уедут в Италию. Она не вернется. Говорит, что хочет избавиться от дома, поскольку он ей теперь не в радость и она больше не желает видеть его. Мне предстоит проследить, чтобы сделка благополучно совершилась, я уже виделся с агентом и все такое, он говорит по-английски. Как только они уедут, можешь приезжать! Я пошлю тебе телеграмму, когда все прояснится, а пока потерпи. Интересно, сдала ты квартиру? Очень надеюсь, что ты питаешься как следует, дорогая, как ты только управляешься там без меня? Не пиши, а то вдруг эта шайка задержится на лишние день или два. Я предупрежу.
С любовью к моей дорогой далекой Дейзи от ее голубоглазого дружка,
Тим, за последние годы редко расстававшийся с Дейзи, почти никогда не писал ей и теперь подумал, что совсем разучился это делать. Да и не любитель он был писать письма. Пришлось изрядно попотеть вчера вечером, и, когда он закончил, письмо показалось ему несколько вымученным. Не беда! Скоро Дейзи будет здесь. О Манфреде и миссис Маунт он солгал так естественно, что и сам не заметил. (В конце концов, это было почти правдой.) Не хотелось, чтобы Дейзи подумала, что он тут один с Гертрудой, не то разозлится, как обычно.
Гертруда в первое утро, после вылазки Тима на почту, представила его агенту, который своим старательным английским помог Тиму скрыть незнание французского (момент был неприятный). С тех пор Тим больше не сопровождал Гертруду в деревню. Он уходил рано, беря ланч с собой (Гертруда, казалось, этого и ждала), и возвращался с наступлением сумерек, заставая ее, как в первый вечер, на веранде, а в гостиной — накрытый стол. Он работал с наслаждением, однако меньшим, чем когда был один, и не столь сосредоточенно. Но зато обнаружил, что ему стало легче общаться с Гертрудой, несомненно еще и потому, что мало видел ее. Совместные трапезы доставляли удовольствие, они болтали, рассказывая друг другу разные банальные случаи, приключавшиеся с ними. Гертруда интересовалась, как идет работа, но не просила показать что-нибудь из сделанного. Она бывала рассеянной, но не угрюмой, обретя с ним прежнюю свою живость. Как бы ни было ей горько, она этого не показывала, и скорбь, вернувшаяся здесь, оставалась скрытой в глубине души. Она стала даже еще сдержаннее, чем в начале их жизни вместе «на необитаемом острове». Тим чувствовал облегчение и вместе с тем разочарование. Гертруда решила держать его на расстоянии, не позволять помогать ей. Тим не представлял, чем бы он мог помочь в подобных трагических обстоятельствах, причем человеку, которого знал так мало, и тем не менее он чувствовал сожаление, что к нему не взывают о помощи. Он сидел ночью на кровати, обхватив колени, и слушал, как она ходит из угла в угол в своей спальне, а однажды до него донесся ее тихий стон.
Было утро, возможно, последнего дня перед отъездом Гертруды; она говорила, уладив дела с агентом, что завтра уедет. Это утро было особым, поскольку Гертруда пообещала пойти с Тимом к месту, где он рисовал, и по дороге показать ему «фонтан мха». После появления Гертруды Тим не возвращался ни к кристальной чаше озерца, ни к «лику». Отложил на потом, когда она уедет. Не возвращался он и к каналу. Это он тоже сделает позже. А пока она была здесь, он шел в противоположном направлении, где уже побывал однажды: переправясь по деревянному мостику, свернул налево от тополей и зашагал вдоль ручья по целине, пока не открылась возможность, продравшись сквозь заросли утесника и самшита, подняться на скалы, правда, вдалеке от места его первых открытий. Здесь были свои чудеса: скалы в розовых пятнах, словно раскрашенные, высокое, заросшее травой плато, узкое, примерно в полмили длиной, целиком окруженное гладкими каменными стенами. В траве желтели маленькие крапчатые ирисы, и там же Тим заметил богомолов. В просвете между скалами виднелись, совсем близко, зеленые террасы внизу, оливы, розовые фермы, поля. Тим быстро повернул назад. Царство скал, которое казалось бесконечным, на самом деле было небольшим, но он не хотел этого знать. Поставил стульчик на траве, достал пастель и попытался передать сочетание тусклых серо-голубых скал и слепящей синевы неба.
Туда-то, в это место Тим намерен был непременно отправиться этим ранним солнечным утром, но прежде предстояло пойти с Гертрудой к «фонтану мха», который, по ее словам, был совсем рядом. Они перешли ручей, миновали тополиную аллею и виноградник, и тут Гертруда свернула на узкую тропу. Тим очень надеялся, что «фонтан мха» находится в другой стороне. Не хотелось ему даже близко проходить от «лика». Но возможно, фонтан расположен, не доходя до него. Так и оказалось. Через несколько минут Гертруда сошла с тропы и повела его вверх к небольшой круглой впадине, затененной деревьями, куда они и спустились по гладкому склону; трава здесь была ярко-зеленой, а земля под ногами влажной. В конце впадины, перед вновь поднимающимися скалами Тим увидел невысокий зеленый столб, похожий на памятник. Приблизясь, он понял, что это одинокая скала футов трех высотой, целиком покрытая красивым густым цветущим мхом, влажным, словно из него сочилась вода. Он прикоснулся к нему ладонью и ощутил прохладу мягкого влажного мха, жесткий холодный мокрый камень скалы и в изумлении обернулся к Гертруде.
— Откуда тут вода?
— Не знаю, похоже, она сочится с самой верхушки и струится вниз.
— А если у подножия находится родник, может мох поднимать всю эту воду вверх?
