— Спросите Донагью, — сказал Дэйв.
— Что вы здесь делаете? — обратился Лефти ко мне.
Я не люблю, когда мне задают вопросы в упор, и в таких случаях обычно лгу.
— Заходили к одному приятелю в редакцию «Стар», — ответил я.
— К кому? — спросил Лефти. — Я там всех знаю.
— Некий Хиггинс, он там недавно.
Лефти посмотрел на меня удивленно и пристально.
— Ну ладно, — сказал он и опять обратился к Дэйву: — Вы не часто бываете в этих краях?
— А вы, наверно, укладывали спать «Независимого социалиста»?
— Строго говоря, он еще не спит, — сказал Лефти. — Там есть кому о нем позаботиться.
Он опять повернулся ко мне.
— Я о вас слышал.
Раздражение мое еще не прошло. Я не сделал промаха, не ответил, как иногда отвечают на эти слова знаменитому человеку: «Я тоже о вас слышал». Нет, я спросил:
— Что же вы обо мне слышали? — Этим вопросом легко смутить человека.
Лефти не смутился. Он немного подумал и отвечал:
— Что вы талантливы, но ленивы, а потому не работаете, и что вы исповедуете левые взгляды, но активно в политической жизни не участвуете.
Все было ясно.
— Информация правильная, — сказал я.
— На пункт первый мне плевать, — сказал Лефти. — Но по второму пункту хочу вам задать несколько вопросов. Время у вас есть? — И он поднял руку часами ко мне.
У меня покруживалась голова от пункта первого и пункта второго, а также от его резкости и от выпитого пива.
— Вы хотите говорить со мной о политике?
— О вас с политической точки зрения.
Дэйв и Финн тем временем отошли и уселись за столик.
— Ну что ж, — сказал я.
Глава 8
— Так, — сказал Лефти. — Для начала проясним положение. Какой у вас опыт политической работы?
— Когда-то я состоял в Союзе молодых коммунистов. Сейчас — член лейбористской партии.
— Что это значит, нам известно, — сказал Лефти. — Практического опыта ни малейшего. Но теоретически вы хотя бы идете в ногу с жизнью? Политическую обстановку изучаете?
Он говорил быстро и бодро, как врач с пациентом.
— Очень поверхностно, — отвечал я.
— Вы можете хотя бы объяснить, почему сложили оружие?
Я развел руками.
— Дело безнадежное…
— Ага, — сказал Лефти. — Вот этого как раз и не следует говорить. Это грех против святого духа. Ничего безнадежного на свете нет. Верно, Дэйв? Дэйв в эту минуту подошел к стойке купить еще порцию.
— Кроме попыток заткнуть тебе рот, — ответил он.
— Что вернее: вы ушли от борьбы, потому что вам было все равно или потому что не знали, что делать? — спросил меня Лефти.
— Одно связано с другим, — начал я и готов был еще поговорить на эту тему, но Лефти перебил меня:
— Вы совершенно правы. Я и сам хотел это сказать. Так вы признаете, что вам не все равно?
— Конечно, — сказал я, — но…
— Это и нужно для начала. Если вам не все равно, значит, вы потенциальный борец. А какая еще моральная проблема возможна в наше время?
— Верность друзьям и порядочность по отношению к женщинам, — ответил я без запинки.
— Ошибаетесь, — сказал Лефти. — На карту поставлена вся система. Что толку не дать человеку споткнуться, если он находится на тонущем корабле?
— Если он сломает ногу, то не сможет плыть, — рискнул я.
— Но что толку заботиться о его ноге, если можно попытаться спасти ему жизнь?
— На первое я способен, на второе нет, — отвечал я, начиная сердиться.
— Ну-с, посмотрим, — сказал Лефти, отнюдь не обескураженный.
Он вытащил из портфеля пачку брошюр и быстро их перебрал.
— Вот эта подойдет, — сказал он, держа брошюру передо мной, как зеркало. На обложке крупным шрифтом стояло: «Почему вы отошли от политики?», а ниже — «Левой политике нужна ваша поддержка». В нижнем углу значилась цена — 6 пенсов. Я стал шарить в карманах.
— Не надо, не надо, это подарок, — сказал Лефти. — Мы их вообще не продаем. Но когда цена проставлена, люди чувствуют, что сэкономили деньги, и читают текст. Вы просмотрите ее завтра, на досуге. — И он засунул брошюру во внутренний карман моего пиджака. — Ну, дальше. Вы социалист?
— Да.
— В самом деле?
— Да.
— Хорошо. Имейте в виду, мы еще не знаем, что это значит, но пока это неважно. Скажите, какие же особенности современного положения привели вас к выводу, что бороться за социализм — безнадежное дело?
— Не то чтобы безнадежное… — начал я.
— Бросьте, бросьте. В болезни мы признались, так? Теперь переходим к лечению.
— Ладно, — сказал я. — Суть вот в чем. Английский социализм — явление почтенное, но это не социализм. Это капитализм процветания. Его не тревожит истинный бич капитализма, состоящий в том, что труд убивает.
— Так, так, — сказал Лефти. — Не будем торопиться. Какое из положений Маркса самое мудрое?
Этот метод вопросов и ответов начинал мне надоедать. Лефти задавал каждый вопрос так, будто на него возможен только один совершенно точный ответ. Это смахивало на катехизис.
— Почему какое-то одно положение непременно самое мудрое? — спросил я.
— Вы правы, у Маркса множество мудрых положений, — сказал Лефти, не соизволив заметить моего раздраженного тона. — Например, он сказал, что не сознание определяет бытие, а общественное бытие определяет сознание.
— Не забудьте, мы еще не знаем, что это значит…
— О нет, это мы знаем! И значит это совсем не то, что воображают некоторые марксисты с механистическим уклоном. Это не значит, что общество развивается автоматически, а идеологи просто плетутся за ним следом. Что важнее всего в эпоху революций? Да, разумеется, сознание. А в чем его главная особенность? Да именно в том, что оно не просто отражает социальные условия, но влияет на них — до известного предела, конечно, только до известного предела. Отсюда большое значение вас, интеллигенции. Скажите, как вы представляете себе задачи такой организации, как ННСП?
— Получить больше голосов, чем другие партии, и сделать вас премьер-министром.
— Ничего подобного! — с торжеством воскликнул Лефти.
— Тогда каковы же ее задачи?
— Не знаю.
Я решил, что с его стороны было нечестно огорошить меня вопросом, на который он сам не может
