Я стал думать о Хьюго. Он высился в моем сознании как монолит: цельный, неотесанный камень, которому доисторический человек придавал какое-то значение, навеки оставшееся неизвестным. Даже объяснения его самобытности следовало искать не в нем самом, а во мне или в Анне. Он не признает за собой никаких свершений. Человек без всяких притязаний, человек, не умеющий мыслить. Чего ради я гонялся за ним? Ему нечего было мне сказать. Я повидал его, и достаточно. Он — знак, знамение, чудо. Но не успел я это подумать, как судьба Хьюго снова стала меня занимать. Я представил себе, как он сидит в Ноттингеме в жалкой, тесной мастерской и держит в своей огромной руке часы. Я увидел крошечные, беспокойные движения механизма, увидел колесики и камни. Все ли кончено между мной и Хьюго?
Я вышел из бара. Он находился на Фулхем-роуд. Я спокойно постоял на обочине, пока не показалось такси. Я остановил его и сказал шоферу: «Холборнский виадук». Откинувшись на подушки, я подумал, что на долгое время это последний из тех поступков, что кажутся мне неизбежными. Лондон проносился мимо меня, любимый город, такой знакомый, что я его почти не видел. Саут-Кенсингтон, Найтсбридж, угол Хайд- парка. Последний поступок, не вызывающий вопросов, не требующий обоснований. После него наступит долгая, мучительная пора раздумий. Лондон проносился передо мной, как жизнь утопающего, — говорят, она вся целиком возникает перед глазами в последнюю минуту. Пикадилли, Шафтсбери-авеню, Нью- Оксфорд-стрит, Хай-Холборн.
Я расплатился с шофером. Было уже часа три. Я постоял на виадуке, глядя вниз, в ущелье Фаррингдон-стрит. Оттуда, лениво хлопая крыльями, вылетел голубь и медленно полетел на юг, к шпилю святой Бригитты. Солнце пригревало мне шею. Я не торопился. Мне хотелось продлить, хоть немножко продлить мой последний поступок. Меня удерживало и предчувствие боли — той боли, что приходит, когда драма окончена, трупы унесли со сцены, смолкли фанфары и занимается новый, пустой день, который будет заниматься снова и снова, насмехаясь над нашими придуманными концовками. Я вошел в подъезд.
Лестница была длинная. На полпути я остановился послушать, не кричат ли скворцы, но ничего не услышал. Они начинают галдеть ближе к вечеру. Я особенно не задумывался над тем, застану ли Хьюго дома. На предпоследней площадке я опять постоял, чтобы немного отдышаться. Дверь была закрыта. Я преодолел последний марш и постучал. Ответа не было. Постучал громче. Ни звука. Тогда я толкнул дверь. Она отворилась, и я переступил порог.
В гостиной мое появление подняло настоящий вихрь. Воздух гудел и распадался на множество черных кусков. Я в испуге схватился за дверь. И тут же понял: комната была полна птиц. Несколько скворцов, не сразу нашедших окно, как безумные летали взад-вперед, ударяясь о стены и оконные стекла. Потом они нашли выход и исчезли. Я огляделся. Квартира Хьюго больше напоминала вольеру, чем человеческое жилье. Ковер был закапан белым пометом, дождь, попадавший в незакрытое окно, оставил на стене большие темные пятна. Как видно, Хьюго уже давно сюда не заглядывал. Я прошел в спальню. Кровать стояла голая. Гардероб опустел. Я попробовал осмыслить все это. Потом вернулся в гостиную и поднял телефонную трубку. Мне пришла странная фантазия — а вдруг на другом конце провода окажется Хьюго? Но телефон молчал. Тогда я сел на тахту. Я никого не ждал. Не знаю, сколько прошло времени. В Сити пробили часы. Им стали вторить другие. Я не считал ударов.
Взгляд мой, побродив по комнате, задержался на письменном столе. Несколько минут я смотрел на него. Потом встал, подошел поближе. Открыл средний ящик. Из-под пустых папок выглядывал «Молчальник». Я вытащил книгу. На первом чистом листе Хьюго крупными буквами написал свое имя. Я стал листать страницы. Некоторые места Хьюго подчеркнул, на полях поставил крестики и вопросительные знаки; в одном месте было написано карандашом: «Спросить Дж.». Мне стало больно, я захлопнул книгу и сунул ее в карман. Я бегло просмотрел содержимое остальных ящиков, а потом открыл верхнее отделение стола. Оно было набито письмами и бумагами. Я стал быстро их перебирать. Я зарывался все глубже в коробки и ящички, и бумажный поток уже начал стекать со стола на пол. Того, что мне было нужно, я не нашел.
Через мои руки прошли старые письма и счета, огрызки карандашей и сургуча, спичечные коробки, скрепки всевозможных размеров, полуиспользованные книжечки с марками и недействительные чековые книжки. В одном из ящичков мне попался набор пакетиков зловещего вида, в которых я узнал «Домашние детонаторы Белфаундера», помельче тех, что помогли нам удрать из киностудии. В другом ящичке лежала нитка жемчуга — может быть, любовно выбранный подарок для Сэди, которого она теперь не получит или который вернула: как-то утром его доставили ценным письмом, и оно долго лежало на столе, потому что у Хьюго не хватало духу распечатать его, Но того, что мне было нужно, я не нашел.
Я сел, взял лист бумаги. Мне захотелось написать Хьюго письмо. Я выбрал одну из ручек Хьюго. В окно залетел скворец, увидел меня и вылетел обратно. С парапета раздался тихий щебет. Я написал: «Хьюго». А больше и не знал, что писать. Хотел было добавить: «Пришлите мне ваш адрес в Ноттингеме», но раздумал — очень уж невыразительно это звучало и безлично. В конце концов я просто провел наискось через всю страницу волнистую линию, а внизу написал свое имя и адрес лавки миссис Тинкхем. Я положил листок в конверт, оставил его на уголке книжного шкафа и собрался уходить. Но тут я заметил что-то на стене позади шкафа — зеленую дверцу сейфа.
Я замер на месте, потом немного отодвинул шкаф от стены. Потянул за дверцу сейфа, но она оказалась заперта. Я постоял, в задумчивости глядя на нее, пока мне не стало ясно, что нужно сделать. Я вернулся к столу, достал из ящичка один из «Домашних детонаторов Белфаундера» и повертел в руках, не спеша прикидывая, насколько велика его взрывная сила, и нащупал в кармане спички. Детонатор имел форму конуса. Я провел пальцем по краю дверцы, ища щель, в которую можно было бы воткнуть острие, но дверца была гладкая, как лысина, даже петли были вделаны изнутри. Ни одной щелки, ни одного выступа, на который можно бы приладить детонатор. Тогда я взял в столе рулон липкой бумаги и прилепил детонатор на дверце в самом, на мой взгляд, уязвимом месте, с той стороны, где был замок. С тупого его конца торчал небольшой фитиль, как синяя бумажная полоска у фейерверка. Я поднес к нему горящую спичку и, отступив в другой конец комнаты, стал спокойно ждать, что будет. Думаю, я бы не удивился и не испугался, если бы вся стена внезапно рассыпалась дождем досок и штукатурки и передо мной открылось бы небо и вид на собор святого Павла.
Яркая вспышка, треск. Я зажмурился. Комната наполнилась дымом, из-под парапета взвилась стайка скворцов. Открыв глаза, я увидел сквозь сернистый туман, что дверца сейфа откинулась и повисла на одной петле. Больше ничего не пострадало. Я заглянул внутрь сейфа. Он был разделен на две глубокие полки. На нижней были деньги, на вид очень много — пачки по фунту и по пять фунтов. На верхней я увидел то, что мне было нужно.
Там лежали две пачки писем. Я взял их в руки. Одна была тонкая, на конверте я узнал аккуратный, манерный почерк Сэди. Другая была много толще. Я быстро просмотрел ее, не развязывая. Все письма были от Анны. «Очень красивые письма», — сказал про них Хьюго. Я сжимал их в руке, чувствуя, как во мне борются угрызения совести, торжество и отчаяние. Я сел на тахту. Теперь я _увижу_ то, что не способен был вообразить. Я вытащил из пачки первый конверт.
И тут с улицы донесся шум подъезжающей машины и скрежет тормозов. Я заколебался. Я покраснел и задрожал. Не выпуская писем из рук, я влез на стул и высунулся в окно. У подъезда стоял грузовик. С минуту я смотрел на него, но никто из машины не вышел, и я слез со стула. Я поглядел на конверт и вдруг увидел темную рощу и Анну, как она босиком вступает под деревья. Пальцы мои уже вытащили письмо. Оно было на нескольких страницах. Я стал его разворачивать. И тут снова послышался шум машины. Он приближался на быстром крещендо, потом сразу смолк. Я мысленно выругался. Опять влез на стул. Глубоко внизу я увидел черный «альвис» Хьюго. Он остановился впритык за грузовиком. Замирая не то от радости, не то от страха, я смотрел на черную машину. Сердце громко стучало, меня пронизывала дрожь. Теперь мне не уйти от Хьюго.
Кто-то вышел из машины, но это был не Хьюго. На секунду я растерялся, а потом узнал светлую голову и щуплую фигурку Лефти. Я глядел, раскрыв рот, вцепившись в раму. Лефти стоял на тротуаре и, видимо, советовался о чем-то с двумя мужчинами, которые вылезли из грузовика. На тротуаре жестикулировали их длинные тени. Потом я разглядел на ветровом стекле «альвиса» буквы ННСП и все понял. Соскочив со стула, я заметался по комнате, как человек, ищущий, куда бы поставить ногу на горной осыпи. Схватил свою записку, адресованную Хьюго, и сунул в карман. На секунду окаменел, и тут внизу на лестнице послышались шаги. Я окинул взглядом комнату: разграбленный стол, взломанный сейф. Посмотрел на письма, которые все еще держал в руке, и сунул то, первое, письмо обратно в пачку. Я подержал их еще секунду, словно хотел положить в карман. Но не мог. Они жгли мне руки. Я снова зашвырнул их в сейф.
