– Svadba, ssodba, slooshba, – сказала тетушка.
– Ба-ба, забодай тебя коза, тетушка, – сказал Уилл. – Ади, возьми себя в руки. Ты что, хочешь все испортить?
– Не-е-ет, – со слезами промямлила Аделаида.
– Ja toscha, – сказала тетушка и принялась шмыгать носом.
– Тетушка, и без тебя тошно. Ади, веди себя прилично, не зли меня. Садись сюда, рядом, перестань реветь, а то ты у меня заплачешь по-настоящему.
Аделаида подошла к нему. Шляпка у нее сбилась набок из-за того, что она все время прикладывала к глазам платок, губная помада снова размазалась. Губы у нее дрожали, она со свистом втягивала в себя воздух. Тетя тоже залилась слезами. Найджел улыбался.
– Ну, вы оба, конечно, прекрасно знаете, – сказал регистратор, – что эта простая маленькая церемония имеет силу закона и связывает вас теми же узами, как если бы вы венчались в церкви.
Аделаида издала стон и приложила мокрый платок к губам. Найджел, продолжая улыбаться, смахнул слезу.
– Назовите мне, пожалуйста, ваши имена, то есть свое полное имя и имя отца. Вы, Аделаида-Анна де Креси…
По лицу Найджела струились слезы. Он по-прежнему улыбался.
– И вы, Уиллфред Реджинальд Боуз…
– Боже мой! – сказал Уилл. Лицо его сделалось красным, глаза наполнились слезами. – Боже! Извини, Ади.
– И… ваш отец… имя вашего отца… О Господи… – Перо в руках у регистратора задрожало, и он полез в карман за носовым платком.
Предчувствия Аделаиды относительно того, что ее супружеская жизнь будет не из легких, полностью оправдались. Характер Уилла нисколько не улучшился с годами, да и хроническое расстройство пищеварения, которое он нажил, ведя беспорядочную жизнь актера, мало способствовало тому, чтобы у него прошли припадки раздражительности. Поначалу Аделаида покорно терпела их. Потом и сама научилась кричать на мужа. Однако после каждого скандала она чувствовала себя обессиленной и ей было стыдно. А Уилл тут же забывал о ссоре. Но если Аделаида и знала заранее со всей определенностью о своих будущих бедах, то, по правде сказать, она не сумела предвидеть все то хорошее, что ожидало ее впереди. Она вышла замуж за Уилла с отчаяния, от безвыходности, ибо чувствовала, что он предназначен ей судьбой. Она и не помышляла о счастье. Но было и счастье. Она даже представить себе не могла, сколько радости принесет ей близость с Уиллом и как важно окажется это для нее. Так же как, подписываясь впервые своим новым именем – Аделаида Боуз – и глотая слезы, не мечтала она о том счастливом будущем, когда, несмотря на вздорный характер, Уилл прославится как один из самых замечательных актеров Англии, и их долговязые близнецы (не зеркальные) – Бенедикт и Меркуцио[35] – поступят в Оксфорд, а сама она, совершенно не похожая на ту, прежнюю Аделаиду, станет леди Боуз.
Вскоре после женитьбы молодой семье неожиданно повезло и в финансовом отношении: к их удивлению, когда скончалась тетушка, выяснилось, что ее драгоценности, которые она им завещала, стоят десять тысяч фунтов. К тому же тетушкины мемуары, переведенные на английский язык, имели колоссальный успех и послужили для историков неистощимым кладезем сведений о последних днях жизни царского двора. Аделаида и Уилл все поговаривали о том, что неплохо бы выучить русский язык и прочитать тетины мемуары в оригинале, но так и не собрались. Однако Бенедикт посвятил себя изучению языка и истории России, а Меркуцио избрал своей специальностью математику.
Глава XXXI
Было десять часов вечера. Денби сидел на кровати. Стены у него в комнате все еще были сырые. Постель он решил просушить грелкой. В хорошую погоду он выносил матрас на солнце. Уже несколько недель они жили без электричества, потому что в доме нужно было менять проводку. К счастью, при соблюдении всех формальностей правительство брало на себя расходы, связанные с этими работами. К счастью, и погода выдалась на редкость теплая.
Комната Денби не очень пострадала от наводнения. Разве что ил трудно было соскрести с пола. Удивительно, сколько вода принесла с собой ила. Правда, ковер и раньше был грязного цвета, а вот по стенам метра на полтора от пола разбежались потеки. Бессмысленно начинать ремонт, пока не высохнут стены. Слава Богу, и ремонт оплачивало правительство. Денби, ночевавший на втором этаже, спустился вниз посмотреть, нельзя ли к вечеру перебраться назад, к себе в комнату. Ему не нравилось спать наверху, хотя, конечно, там он был ближе к Бруно, когда тот звал его по ночам. Но Бруно теперь вообще редко звал его. Он как будто стал лучше спать, да и днем почти все время дремал.
Денби не ходил в типографию, проводил целые дни дома. Кто-то же должен быть с Бруно. Найджел исчез куда-то, оставив свои вещи, и Денби понимал, что при нынешних обстоятельствах нанимать кого-то другого нет смысла. Доктор удивлялся, что Бруно еще жив. Вечерами почти каждый день приходила Диана, и, пока она сидела с Бруно, Денби выходил подышать воздухом и заглядывал в бар. Мимоходом он слышал, как Диана о чем-то разговаривает с Бруно, но о чем, никогда не спрашивал. Сам Денби говорил с ним немного, только о самом насущном – о еде, о погоде, о его комнате. Старик вполне здраво рассуждал, но в глубине его сознания будто что-то сдвинулось, и Денби часто ловил на себе его недоуменный взгляд – Бруно словно бы не понимал, кто такой Денби, но не решался спросить. И на Диану Бруно часто смотрел с недоумением, хотя Денби повторял при каждом удобном случае: «Это Диана, ты же знаешь – жена Майлза». Но кто он сам такой, Денби не объяснял. Ему не хотелось напоминать Бруно о Гвен.
Между Дианой и Денби установились теплые отношения с оттенком грусти, словно у супругов, которые давно развелись. Они пожимали друг другу руки и подставляли щеку для поцелуя. Уход за Бруно связал их торжественно-печальными узами. «Ну как он сегодня?» – «Ничего. Поел супу». Денби знал – Диана боится, что Бруно может умереть, когда она с ним в доме одна. Она и не заикнулась ни о чем подобном, но Денби понимал, что она имеет в виду, тревожно спрашивая: «Ты ненадолго?» Что-то странное, чудовищное было в этом их ежеминутном ожидании смерти. Каждое утро Денби просыпался с мыслью, не умер ли Бруно ночью, но, увидев, как по-прежнему слегка приподнимается и опадает одеяло, испытывал облегчение и боль. Его любовь к Бруно в последнее время стала абстрактной, почти безличной, и теперь он с особенной ясностью ощущал, какая пропасть между тем, есть человек или его нет. Бруно, несомненно, пока присутствовал в доме, и это согревало Денби. Но жила лишь телесная оболочка Бруно. И Денби безрадостно предвкушал, как, вернувшись домой, где уже нет Бруно, он снимает пальто и достает бутылку виски. Но до этого предстояло еще пережить нечто невообразимо страшное.
После падения с лестницы Бруно и внешне изменился. Он перестал надевать вставные челюсти, и щеки у него ввалились. Голова как бы усохла, поскольку спала одутловатость, из-за которой его лицо выглядело странно опухшим. Остатки шелковистых седых волос выпали, вытерлись о подушки, и череп совершенно оголился. Только глаза оставались прежними – слезящиеся, полные тревожного замешательства и тайного раздумья узкие щелки. Враждебным, пугающим взором следил он с недоумением за людьми, которые ухаживали за ним. Только при виде Дианы Бруно порой щурился, выражая удовольствие, и морщины у него на лице растягивались в улыбке.
Два или три раза заглядывал Майлз, его беседы с Бруно скорее походили на монолог. Проходя однажды мимо двери, Денби слышал, как Майлз говорил что-то о крикете, а Бруно молчал. От Майлза веяло полной безмятежностью. Он был почти весел. Денби невыносимо раздражало то, как он бодро входил к Бруно, заинтересованно выспрашивал, что говорит доктор. Он вел себя как человек, который исполняет свой долг и очень собой доволен. Казалось, он оставался совершенно безучастен к их боли и к таинству, которое им предстояло пережить. Он уходил, отрешенно улыбаясь, бормоча что-то себе под нос. Майлз теперь вызывал у Денби отвращение. То странное чувство – едва ли не любовь, – которое Денби когда-то питал к нему, исчезло безвозвратно. Денби больше не находил в нем даже сходства с Гвен. Майлз представлялся ему огромной улыбающейся крысой. Денби ощущал, что неприязнь Майлза к нему тоже усилилась, и спрашивал себя, уж не рассказала ли ему обо всем Диана. Скорее всего, нет.
Известие о замужестве Аделаиды расстроило Денби и в то же время принесло ему облегчение. Теперь, когда он был избавлен от ее слез, Аделаида вспоминалась ему во всем своем очаровании. Она была хорошей подружкой эти годы, и он испытывал к ней смешанную со стыдом благодарность, которую ему хотелось как-то выразить. Он собрался уже было сделать ей свадебный подарок – пятьдесят фунтов и даже
