реагирующий на происходящее. Ты, конечно, связан с ней, тебе придется думать о ней, жалеть ее, помогать ей по возможности… вы соединены навсегда. Но это не значит, что она твой судья. Ты ведь не испытываешь к ней ненависти?
— Нет, конечно, но… — Ответ Стюарта сбил Эдварда с толку. Он чувствовал, что не удовлетворен этим ответом. — То, что она пишет… эти угрозы, эти проклятия…
— Она не может проклясть тебя, Эд. Такого рода силы не существует. Разрушительная сила целиком находится в твоем мозгу. Ты ведь не думаешь, что она придет к тебе с пистолетом?
— Нет, не думаю. Но ненависть способна убивать. Она заставляет меня ненавидеть себя самого. Я мог бы решить, что таково ее желание, и случайно попасть под автобус. Я мог бы стать своим собственным проклятием.
Стюарт нахмурился и посмотрел на него.
— Тебе не нужно жить одному. Это очередная блестящая идея Томаса, но он не всегда прав. Он смотрит на вещи драматически. А я не вижу тут ни драмы, ни загадки. Нет никаких загадок.
— Нет, есть. Моя загадка. Моя собственная.
— Возвращайся скорее домой или переезжай ко мне. Правда, я хочу съехать оттуда, но мы могли бы найти что-то на двоих. Страдание стало для тебя самоцелью. Хватит, вернись и отдохни, успокойся. Ты же все время заводишь себя, ты уже прошел все это…
— Нет, не прошел… пока еще… может быть, никогда…
Эдварду вдруг пришло в голову, что Стюарт не знает об исчезновении Джесса. Он подавил желание рассказать ему обо всем. Он хотел спросить Стюарта, не видел ли тот Джесса с Мидж, но такой вопрос показался бы безумным. Если бы Стюарт видел Джесса в Лондоне, он сам сказал бы об этом. Мидж, конечно, стала бы отрицать, что Джесс был с ней, но он мог находиться у нее тайно. Лучше Эдварду пойти к ней и выяснить это самому.
— Может быть, я все-таки схожу к Мидж, — сказал он.
— Хорошо. Это хоть как-то займет тебя.
— А ты-то чем занят, если уж об этом зашла речь? Ты уже решил, как распорядиться своей жизнью?
— Пока нет. Возможно, я пойду на курсы для учителей. Я мог бы получить грант.
— Будешь учить шестиклассников математике? Ты вернешься туда же, откуда начал!
— Нет, не так. Мне придется узнать много нового…
— Ты сумасшедший!
Раздался стук в дверь. Эдвард испуганно вздрогнул и сказал:
— Войдите.
На пороге появилась девушка. Это была Брауни.
Эдвард и Стюарт смотрели на нее. Эдвард едва сдержал радостный крик.
— Привет, — проговорил он. — Это мой брат, Стюарт Кьюно. Он как раз уходит. — Потом обернулся к Стюарту: — Это студентка… моя знакомая… Бетти… гм…
Брауни сделала шаг вперед. Стюарт протиснулся мимо нее. Они посмотрели друг на друга, Стюарт слегка поклонился и вышел. Звук его тяжелых шагов замер на лестнице.
Брауни и Эдвард стояли как вкопанные. Эдвард подавил желание броситься к ней, а теперь стоял и не знал, что сказать. Он сделал рукой неопределенный приглашающий жест и произнес:
— Как ты меня нашла?
— Я подумала, что ты можешь быть здесь.
«Почему это она так решила?» — спросил он себя.
— Садись, пожалуйста.
«Мы за тысячу миль друг от друга, — думал он. — Вся та близость, легкость исчезли».
— Почему ты не сказал ему, кто я на самом деле?
— Потому что мне невыносимо думать, что кто-нибудь узнает о нашем знакомстве.
Мысль о том, что Стюарт мог об этом узнать, была ему нестерпима. Почему? Потому что Стюарт стал бы думать об этом, питать надежды, размышлять о будущем. Но этого не должен делать никто, даже Эдвард. Слишком многое поставлено на карту. Если он потеряет Брауни, если она уйдет, если она отвергнет или возненавидит его — это никого не касается. Эдвард бы не пережил, если бы кто-то узнал, что он потерял Брауни. Все, что касается ее и Джесса, должно быть тайной, скрытой от всех.
— Почему? — спросила Брауни. Она подошла к окну и выглянула на улицу, но открывать его не стала.
— Ты знаешь, что это за комната?
— Да.
— Ты уже была здесь?
— Нет.
Брауни отошла от окна и села на стул, освобожденный Стюартом. Свою сумочку она поставила на пол рядом. На ней была коричневатая клетчатая юбка и свободный шерстяной джемпер поверх полосатой рубашки. Она одернула юбку и натянула джемпер пониже. Эдвард снова опустился на кровать.
— Ах, Брауни, я так рад видеть тебя, мне так хотелось встретиться с тобой…
— Но почему ты хочешь скрыть это от других?
Эдвард чуть было не ответил: «На тот случай, если я потеряю тебя», — но эти слова были слишком самонадеянными. Как он может
— Я не хочу, — сказал он. — То, что мы знаем друг друга, для меня драгоценно, и я не хочу, чтобы пошли какие-нибудь слухи.
— Да, я понимаю, — отозвалась она, немного подумав. — Так ты, значит, здесь живешь?
Эдварду пришла в голову кошмарная мысль: а вдруг она думает, будто он просто вернулся в свою старую комнату, словно это самой собой разумелось и ему все равно? Тщательно выбирая слова, он проговорил:
— Я решил, что не должен прятаться от этого. Что я должен… я не останусь здесь надолго… ровно настолько, чтобы…
Он сбился.
Брауни смотрела на него. Лицо у нее было тяжелое, вытянутое, усталое, губы тонкие, уголки рта опущены. Вокруг глаз собрались морщинки, кожа потеряла цвет, и казалось, будто Брауни недавно плакала. Волосы у нее были подстрижены короче, чем раньше, и неровно; возможно, она сама на скорую руку сделала это. Ее большое лицо с выступающим голым лбом выглядело обнаженным и уязвимым, напряженным, почти уродливым. У нее был вид умной взрослой женщины, никоим образом не связанной с кем-то вроде Эдварда. Холодные карие глаза Брауни вопросительно посмотрели на него, потом она безжалостно отвела взгляд.
Эдварда снова охватило болезненное ощущение бытия, жуткой ирреальности, о которой он говорил Стюарту.
«Она уйдет, — подумал он, — а мы толком ни о чем и не поговорим. Но теперь она уйдет навсегда».
— Брауни… пожалуйста, прошу тебя…
— Я понимаю. Извини. Я в каком-то шоковом состоянии.
— Прости меня. У видеть эту комнату… Ты должна была это сделать. Я не могу не взывать к тебе. Ах, если бы ты только знала, какими кошмарами забита моя голова! В ней полно пауков.
Брауни посмотрела на него мягко.
— Пауки — милые животные. От них нет никакого вреда.
— Мои пауки ядовитые.
— Я знаю. Это я ради красного словца. Потерпи. Моя мать продолжает тебе писать?
— Да.
— Так же, как прежде?
— Да.
«Боже мой, — подумал Эдвард, — она не должна видеть эти письма. Она может попросить показать
