президента.
…Практика, опыт и знания судебного патологоанатома (forensic pathologist) в значительной степени отличаются от того, чем владеет клинический патологоанатом (hospital pathologist). Когда последний выполняет вскрытие, то чаще всего его целью является подтверждение прижизненного диагноза.
Судебный патологоанатом действует в иных условиях. Часто, работая вместе с официальными судебно-медицинскими экспертами, он решает задачу не проверки уже имеющегося диагноза, а установления самостоятельным путем точной причины смерти. Клинический патологоанатом изучает причины естественной смерти, судебный патологоанатом — насильственной смерти. Как заметил мой коллега — главный судебно-медицинский эксперт города Нью-Йорка доктор Милтон Хелперн,[19] — поручить клиническому патологоанатому исследование пулевой раны «равносильно тому, что выпустить 7-летнего мальчика, сходившего на три урока игры на скрипке, на сцену нью-йоркской филармонии для исполнения пьесы Чайковского. Он умеет держать скрипку и смычок, но ему еще далеко до того, чтобы исполнять музыку…»
«В свете сказанного, — продолжает Вехт, — особую тревогу вызывает тот факт, что во главе вскрытия президента был поставлен клинический патологоанатом. За исключением одного курса, прослушанного в Институте патологической анатомии вооруженных сил США, у доктора Хьюмса не было ни знаний, ни опыта в области судебной патологической анатомии. Ему ассистировал капитан Босуэлл, который был также клиническим патологоанатомом и не обладал каким-либо опытом в судебно-медицинских вскрытиях. После того как Хьюмс и Босуэлл увидели труп и поняли, какая сложная задача выпала на их долю, был приглашен подполковник Финк. Хотя подполковник Финк был способным судебным патологоанатомом, но практически не имел опыта: до ноября 1963 года он главным образом выполнял административные обязанности и ограничивался инспектированием документов, фотографий и прочих материалов законченных дел. К тому же 22 ноября он находился в чрезвычайно трудном положении. Его вызвали к анатомическому столу, когда вскрытие уже началось, он работал в госпитале ВМС под командой врача ВМС».
Вехт пишет далее, что судебные патологоанатомы не прощупывают пулевых ранений пальцем, как Хьюмс. Не включают в официальный протокол о вскрытии сообщения из газет, как Хьюмс, и т. д. и т. п. Не будем перечислять всех изъянов, которые были допущены, по мнению Вехта, военными патологоанатомами, всех неясностей, созданных их заключением. Позволим себе лишь еще раз процитировать Вехта, чтобы увидеть, какие обстоятельства кажутся подозрительными крупным американским специалистам в области судебной медицины.
«Представляется совершенно необъяснимым тот факт, — подчеркивал Вехт, — что ни один из гражданских судебно-медицинских экспертов не был приглашен участвовать во вскрытии тела президента Кеннеди. Когда возникали медицинские проблемы у президентов Эйзенхауэра или Джонсона, немедленно вызывались гражданские эксперты. Здесь же было решено положиться на трех военных патологоанатомов. Несмотря на то что в часе полета на самолете от Вашингтона проживают всемирно известные судебные патологоанатомы: доктор Рассел Фишер в Балтиморе, доктор Милтон Хелперн в Нью-Йорке, доктор Джозеф Спелман в Филадельфии, доктор Джеффри Манн в штате Вирджиния, доктор Элан Моритц в Кливленде и т. д. Они бы не замедлили откликнуться на просьбу правительства оказать помощь. Вся ирония в том, что эти эксперты приглашались военными ведомствами в прошлом многократно. Но на сей раз правительство словно забыло о них, хотя 22 ноября 1963 года в Бетесде производилось, вероятно, самое важное вскрытие нынешнего века. Трагическое решение правительства не приглашать гражданских экспертов породило множество противоречий и загадок в этом деле».
В последующие годы Вехт неоднократно возвращался к этой теме, высказывал мнение, что ряд решений, принятых Хьюмсом и его коллегами, был навязан им вышестоящим военным начальством. Лифтон идет дальше в своих рассуждениях о характере действий военных патологоанатомов. Мало того, что они были некомпетентны проводить вскрытие, что им навязывали решение, их вовлекли — быть может, даже против их собственной воли — в нечистоплотную игру, требовавшую во многих случаях идти на заведомый обман.
Но все элементы аферы замаскировать не удалось, и Лифтон, наблюдая в разные годы и в разных ситуациях за Хьюмсом, его бывшими ассистентами, не может освободиться от впечатления, что они постоянно живут в страхе быть разоблаченными. Им не по себе от публикуемых вот уже второе десятилетие статей и книг об их некомпетентности, неспособности отличить входные раны от выходных. Можно себе представить, какие мысли обуревают их, когда они слышат реплики, что не выдержали главного экзамена в своей карьере.
У них уже вырывались намеки, полупризнания. Они видели в 1973–1974 гг. во время уотергейтского дела, как постепенно вскрывалась вина одного за другим вышестоящих деятелей, как разваливался подобно карточному домику механизм «кавер-ап» — сокрытия фактов, как за попытку помешать следствию был вынужден уйти в отставку президент Никсон.
Когда в 1977–1978 гг. военных патологоанатомов пригласили в специальную комиссию по расследованию убийств дать показания, они вначале опасались разоблачения. Но тревоги были напрасны. С ними, помимо открытых слушаний, беседовали еще и в предварительном конфиденциальном порядке, а также на закрытых заседаниях комиссии. Что-то из этих бесед попало в доклад и 12 томов слушаний СКРУ. Но основная масса этих материалов засекречена конгрессом на 50 лет. Кто знает, может быть Хьюмс и очистил свою совесть за закрытыми дверями? Но на публичных слушаниях он сохранял свою прежнюю позу и во многих случаях пускал в ход эзоповский язык. Видимо, на открытых заседаниях он ждал все же более острых вопросов, более профессиональных. И не дождался. Когда он вернулся после показаний в зал, к нему подсел Лифтон, который освещал работу СКРУ для одной телевизионной станции. Он заметил, как дрожали руки Хьюмса, и спросил:
— Доктор Хьюмс, почему вы без адвоката?
— Мне не нужен адвокат. Мне нечего скрывать.
— Доктор Хьюмс, вы меня помните? Я звонил вам в 1966 году и спрашивал о докладной двух агентов ФБР, в которой говорилось, что в области головы президента были обнаружены следы хирургического вмешательства.
— Нет. Я не знаю, кто вы. Я не знаю о подобной докладной.
Через два дня Хьюмса интервьюировал независимый расследователь Хоч. Хьюмс, в частности, сказал: «Я желал, чтобы они задали мне больше вопросов. Члены комиссии меня поразили… Знаете, ведь им представился золотой случай. Я был перед ними, но они не захотели — и это меня нисколько не беспокоит. Что бы ни устраивало их, устраивало меня».
Для распутывания клубка загадок, возникших вокруг вскрытия, независимые расследователи считают крайне важным выяснить следующее обстоятельство. Какую роль играли во время этой процедуры в секционном зале госпиталя ВМС находившиеся в нем главный хирург ВМС США адмирал Кении, начальник национального военно-морского медицинского центра в Бетесде адмирал Гэллоуэй, начальник госпиталя ВМС капитан Кэнад, начальник медицинской академии ВМС США капитан Стоувер, врач Белого дома адмирал Беркли? Агент секретной службы Келлерман в показаниях комиссии Уоррена утверждал, например, что Гэллоуэй надел халат и хирургический фартук и стал четвертым анатомирующим врачом. Гэллоуэй отрицает такой факт. Ранее он отрицал, что сел за руль «кареты» скорой помощи, в которой находился пустой бронзовый гроб. Очень активно вел себя в секционном зале адмирал Беркли. Явно оказывая давление на врачей, производивших вскрытие, ближе к полуночи 22 ноября личный врач президента Кеннеди, ставший уже личным врачом президента Джонсона, адмирал Беркли повторял, что при составлении заключения надо учитывать, что «Освальд стрелял сзади». «Неужели он это говорил?» — переспросил одного из присутствовавших в секционном зале Лифтон.
— Я прекрасно помню слова Беркли о том, что «они поймали Освальда и что им нужна только пуля, чтобы закрыть дело», — ответил тот.
Тут же в секционном зале адмирал Кении отдает приказ, запрещающий врачам и младшему персоналу обсуждать с кем бы то ни было все, что они видели и слышали во время вскрытия. Через несколько дней с них взяли подписки молчать. Всех, кто давал подписку, предупреждали устно и многократно, что все происходившее относится к категории «сверхсекретной» информации и не подлежит разглашению ни при каких обстоятельствах. Медицинскому персоналу ВМС говорили, что этот приказ исходит из Белого дома,
