— Поздно уже.
— Не поздно! Сбежим, заболеем, просто не откроем дверь!.. Я хорошо знаю Таббу, от нее можно ждать чего угодно.
— Она все-таки моя дочь, — усмехнувшись, сказала Сонька.
— Вот поэтому и не надо к ней ехать!
Воровка присела рядом с дочерью.
— Миха, пойми. Если сейчас мы никуда не поедем, спрячемся, нас тут же начнут ловить.
— Почему?
— Станут наводить справки — родственники мы или нет. Потом станет известно, кто мы на самом деле, и упекут по полной.
— Рано или поздно все равно придется бежать отсюда.
— Придется. Но до этого мы должны взять бриллиант.
— Он у Анастасии?
— Пока не знаю. Никак не могу найти подходящего момента для разговора.
— Она хочет познакомить меня с кузеном.
— Познакомит — и останутся у тебя самые нежные воспоминания.
Михелина крепко обняла мать, прижалась к ней.
— А если кузен и правда красивый?
Та поцеловала ее в макушку, улыбнулась.
— Останутся нежные и красивые воспоминания. — И объяснила: — Тебе, Миха, пока нельзя влюбляться.
— Но ты же влюбилась!
— За то и поплатилась, — вздохнула Сонька и поднялась. — Сейчас прежде всего необходимо увидеть твою несчастную сестру, а потом довести до конца историю с бриллиантом.
Полицмейстер и его свита прибыли к императорской больнице сразу на трех экипажах. В передней сидел полицмейстер Агеев с Сонькой, во второй карете расположились Михелина и Анастасия, а в третьей повозке полицейские везли полагающиеся по такому случаю цветы.
Василий Николаевич подал Соньке руку, она изящно спрыгнула на землю. Одета она была в темно- зеленого цвета шерстяное платье, на голове изящно держалась маленькая шляпка.
— Вы сегодня, дорогая Матильда, способны ошеломить любого мужчину.
— Но вас же не ошеломила, — засмеялась та.
— С чего вы взяли? — покрутил тот ус. — Как увидел, так и потерял рассудок!
К ним подошел моложавый подтянутый офицер, откозырял.
— Здравия желаю, ваше высокоблагородие. Имею распоряжение сопровождать вас в больничные покои.
— Вот и молодец, — легонько подтолкнул его полицмейстер. — Сопровождай с богом. — И махнул женскому составу: — Прошу следовать за мной.
Свита двинулась к входу, полицейские послушно тащили корзину с цветами, встречные уважительно сторонились столь представительной группе, несколько врачей сочли также возможным сопровождать прибывших.
Поднялись по лестницам на второй этаж, затем проследовали длинным полукруглым коридором, пока не остановились возле белых дверей палаты.
Офицерик, отстав от полицейского начальника, кокетливо кружил вокруг молоденьких девиц.
Полицмейстер, несколько волнуясь, кашлянул в кулак, посмотрел на Соньку.
— Состав излишне многочислен, поэтому заходить будем парами.
— Господин полицмейстер, — попросил сопровождающий врач, — цветы желательно в палату не вносить. Кислород поглощается.
— Но хотя бы показать больной я могу? — возмутился тот. — Для чего, интересно, они куплены?! — посмотрел на девушек, объявил: — Вы после нас!
Те послушно кивнули. Василий Николаевич снова кашлянул, неловко объяснил воровке:
— Никогда не волновался, а тут нате вам! — и толкнул дверь.
В первой комнате предупредительно поднялась Катенька, приветливо улыбнулась посетителям. Дежурный врач прошел в комнату, где лежала Табба, первым, сообщил:
— К вам посетители. В порядке исключения.
Она слабо улыбнулась, согласно произнесла:
— Пусть войдут.
— Доброго вам здоровья, мадемуазель! — громко произнес полицмейстер и махнул полицейским с корзиной. — Принесли вот цветы, а вам, оказывается, не положено.
— Их заберут сегодня же на квартиру, — ответила прима, остановилась взглядом на Соньке, без всякого значения кивнула: — Здравствуйте, мадам.
— Здравствуйте, — ответила та и поинтересовалась: — Вам уже лучше?
— Пожалуй, да. Но недельку еще здесь пробуду.
— Организм молодой, крепкий, — вмешался Агеев, — все беды переборет!.. Вот у меня, бывало, какой-нибудь молоденький полицейский вдруг поймает пулю, и думаю, все, конец! Куда там!.. Неделю полежит — и все как на собаке!
— Мы пойдем, спасибо, — прервала его Сонька. — Спасибо, что не отказали… После нас еще девочки.
— Хорошо, до свидания.
Сонька, а следом за нею и неуклюжий полицмейстер покинули палату, и на их место тут же вошли Михелина и Анастасия.
Княжна не удержалась, сразу кинулась к кровати больной, упала на колени и стала отчаянно плакать.
— Господи, вы живы… Я так молилась… Я так просила Боженьку… И вижу вас живой и почти здоровой… Какое счастье, боже… Спасибо, что вы позволили нам проведать вас… — Она достала из кармашечка на платьице бархатный мешочек.
Михелина стояла у двери, смотрела на происходящее спокойно и отрешенно.
Анастасия вынула из мешочка золотой образок-медальончик Богоматери.
— Я хочу вам подарить… Она будет вас охранять. Везде и всегда!.. Примите, пожалуйста. Это моей покойной маменьки… И я дарю его вам!.. Не отказывайтесь, пожалуйста…
Прима взяла медальончик, поднесла к губам, поцеловала.
— Благодарю, детка… — На ее глазах выступили слезы.
— Это я вас благодарю… Вы не можете себе представить, как вы мне дороги!.. У меня уже есть одна подруга, — показала княжна на Михелину, — теперь вы… если, конечно, позволите. Я ваша поклонница до конца дней!
Василий Николаевич тем временем вовсю «обрабатывал» Соньку. Говорил с нею по-русски, она отвечала также на русском, но с сильным акцентом.
— Вы видели мою супругу?
— Видела, — кивнула та.
— Дивный, очаровательный человек! Ради семьи, особенно ради детей — а их у меня пятеро!.. — готова на все!.. Но сердце пустое!
— Чье?.. Ее?
Полицмейстер расхохотался и тут же стеснительно прикрыл рот ладонью, бросив взгляд на очаровательную Катеньку, стоявшую в коридоре поодаль. Повернулся к Соньке.
— Мое!.. Ее-то как раз переполнено! Ревнива как тигра!.. Куда с ней ни пойдешь — зырк-зырк по сторонам, так и ловит, на кого наброситься!.. Нет сил, дорогая!
— Сочувствую, Василий Николаевич.
— Благодарствую, только сочувствием беду не зальешь!
