Маков цвет (драма в 4-х действиях)

(Помолчав). Впрочем, как хочешь. Я тебя понимаю. Я не хотел бы насильно вызывать разговоры. Сочтешь нужным – скажешь, потолкуем…

Соня. Устала я…

Бланк. Дел, милая, непочатый край, а ты устала. Я у вас эти два месяца, можно сказать, отдыхаю. Уезжать пора, кстати, небезопасно тут для меня становится.

Соня. Постой, постой, ты не о том… Я хотела тебя спросить…

Бланк. Что с тобой?

Соня. Выслушай меня. Мне тяжело, ты пойми. Все путается вокруг меня. Петля какая-то затягивается. Дышать нечем. Так нельзя…

Бланк. Как нельзя? Да скажи толком. Какие петли? Ведь не старая же семья тебя связывает? Неужели и мы, борясь за свободу, еще можем чувствовать себя несвободными от старой семьи? В это я не верю. Если у нас будут дети…

Соня. Новая семья! От той уж можно быть несвободными? (Серьезно). Нет, ты не угадал. Выслушай меня. Мне тяжко… Мне страшно… Мне скучно.

Бланк. Со мной?

Соня. Не знаю. Мы оба какие-то жалкие. Общественности себя посвятили, пропагандой занимаемся. Немножко рискуем, но не очень. О, нет! А попутно семейное счастье устраиваем. Все как следует: и романтизма столько, сколько следует, не больше: парк, соловьи, поцелуи при луне, а потом – жена, верная помощница. И все по-хорошему, по-честному… О, старая канитель! Старая серая жизнь! Серая общественность… Андрей правду говорил, старое душит, сердце выпивает. Смерть без смерти.

Бланк. Заскучала ты, Соня. Но ведь нельзя же так поддаваться настроению. По случайному капризу перестать верить, во что верила. Жизнь беспощадна; в борьбе с нею не романтические порывы нужны, а тупое, трезвое упорство. Это упорство у меня есть. И у тебя оно есть. Твое уныние временное. Ты такая же, как и я.

Соня. Да нет! Не такая! Не такая! У меня все другое. Я вижу ужас кругом, смерть. Я не умом, а как-то всем существом вижу ее, слышу ее… А ты на это отвечаешь… трезвым упорством… Ты говоришь, что это честно, а я… я не знаю. Все несется вперед, рушится, падает, а ты хочешь кого-то образумить. Поздно, поздно…

Бланк. Все рушится, а хоть бы и так? Надо глядеть гибели прямо в глаза, не бравируя, но и не ужасаясь. Смотрят же ей в глаза сотни товарищей. В том-то и выдержка, чтобы не соблазняться гибелью, а делать по-прежнему дело жизни. Терпения у тебя, Соня, нет. Нервы расходились, вот и я тебе стал казаться каким-то серым и тусклым. И ты незаметно отходишь от меня. Говорить о переживаниях не значит еще переживать, помни это. Ты меня не понимаешь только потому, что я давно пришел к трезвости, давно научился молчать обо всем, что привело меня к делу борьбы. Я редко высказываюсь. Нужны только простые вещи. Все же иное – поддельная глубина, истерика. Если я отвечу тебе на твои сомнения просто, что у тебя детское нетерпение, что история не делается сразу, – знай, что в моих словах есть настоящая мудрость. Нет выдержки, нет терпения.

Соня. Ждать я не могу. Я ведь живу один раз, и зачем-то люблю жизнь, зачем-то живу? Что-то ведь с меня, если я живу, спрашивается же? Да, надо делать, да, нельзя не делать… Смерч закружился; Андрея убили, дядю Пьера убили… Убивают, а я, храня себя, буду с тобой прокламации разбрасывать? Да… что еще? Программные общие места повторять? Нет, я не могу. Нет, если так…

Бланк. Конечно, на нашу долю выпала тяжелая полоса истории. Но мы потрудимся не даром. Будущие поколения…

Соня. Нет мне дела до будущих поколений. Сейчас – моя жизнь, моя вина, мой ответ! Моя боль неутолимая!

Бланк. Но ведь есть же у тебя твое личное счастье, Соня. Вспомни, мы любим друг друга. Вместе легче страдать.

Соня. О, какое личное счастье! Вместе, ты говоришь, вместе… А вот я страдаю одна… Ты не хочешь меня понять. Или ты не можешь?

Бланк. Милая, хорошая моя. Ну, успокойся… Ну, скажи…

Соня. Я скажу. Вот что я тебе скажу… Вот что я думала… Да, да, думала и думаю: если кругом все только сплошное безумие, так бежать надо… без оглядки, на край света… или…

Бланк. Или что?

Соня (помолчав спокойно). Или, у кого есть силы, есть вера в свою правду, идти, как Андрей, убивать и быть убитым. Других путей нет сейчас для нас. Я – не вижу!

Бланк. Безумие! Истерика!

Соня. Я спокойна. Да, конечно, это безумие. У меня нет веры Андрея… Я не знаю… своей смерти – я не боюсь, но права на чужую жизнь у меня нет… Мне страшно, страшно… куда идти? О, помоги мне, помоги мне. Пойми, что я тебе говорю!

Бланк. Милая, бедная ты моя! Словами я не могу тебе помочь. Просто ты еще не знаешь ни меня, ни дела, передумай, перестрадай, только серьезно, без истерики, и ты доверишься мне. От дела я никогда не отойду. Я до конца жизни буду бороться за счастье других, за свое счастье и за твое тоже. Чтоб ты победила уныние, полюбила жизнь. Она прекрасна, Соня. В ней светлая борьба.

Соня. Ты прав… для себя. Оставь меня.

Бланк. Соня, кто-то пришел на террасу. Пойдем в сад, я должен тебе еще сказать…

Соня. Нет, оставь меня. Потом, после, теперь я хочу быть одна, я должна быть одна.

Уходит за дом. Бланк через некоторое время идет на террасу. На террасу выходят Арсений Ильич, Наталья Павловна, Попадья, Привалов, позже Бланк.

Явление 7

Арсений Ильич. Матушка, а батюшка что же?

Попадья. Батюша дома сидит. Нельзя же дом оставить. Нынче ни одного момента спокойствия. Да, представьте, Наталья Павловна, сегодня это я сижу у окна, вдруг с улицы какие-то сарданапалы[12] подходят и нахально так денег просят. Я окно захлопнула, а они мне такое слово вслед, что даже сказать нельзя. Да. Совсем избаловался народ. Да.

Учитель. А вы, матушка, дурные слова все понимаете?

Бланк входит на террасу.

Наталья Павловна. Сони не видали?

Бланк. Она у себя, наверху, сейчас придет. Ну что, Иван Яковлевич, как дела? Матушка, а я сегодня сынков ваших видал. Молодцы они у вас.

Попадья. Ох, мосье Бланк, какие там молодцы! Это, можно сказать, мое вечное страдание, да.

Учитель. Каких змей вы на своей обширной груди вскормили.

Входит Евдокимовна.

Явление 8

Евдокимовна (с ехидством). В Конопельцыне управителя мужики избили.

Наталья Петровна. Все-то ты знаешь, Евдокимовна.

Евдокимовна. Да, небось, Иосиф Иосифович лучше моего знает.

Арсений Ильич. Кто тебе сказал?

Евдокимовна. Уж правду говорю.

Попадья. Ну, вот, я говорила тоже.

Евдокимовна уходит.

Явление 9

Учитель. Что вы говорили? Ничего вы не говорили. Да, мерзавец этот самый конопелицкий-то управитель. Поделом ему!

Попадья. Ну, да, мне вот намедни начальник станции говорил, что ему с