Осень (комедия в 2-х действиях)

раз прошу вас вникнуть в мои слова. Настоящая минута так важна и значительна для меня, что я вовсе не чувствую охоты шутить.

Аделаида. А я вот чувствую охоту шутить. Мне так нравится. Может быть и мне не легче вашего. У каждого свое горе. У меня вот Котя пропала... Господи, как вспомню ее, бедняжечку, так сердце кровью и обливается...

Волков. Это наконец невыносимо! Я вам говорю о всем будущем нашей жизни; о судьбе вашей, а вы там о какой-то кошке.

Аделаида. Позвольте! Совсем не о «какой-то» кошке! Разве моя милая Котенька какая-то кошка?! Вот видите. Дмитрий Николаевич, какой вы не тонкий, не деликатный человек... Вы настоящей привязанности не понимаете... Вы меня просто обидели...

Волков. Господи, что это за мука! Помилуйте же, сил нет, я люблю вас! Вы меня отталкиваете? Вот отчего я такой сдержанный и суровый. Скажите мне только слово – я на все готов... Но не томите, не мучьте меня ради Бога... Что вы со мной сделали? Я как сумасшедший, не знаю что с нами будет, и только люблю, безумно люблю! Адочка, милая!.. (Хочет ее поцеловать).

Аделаида. Ах, оставьте, что вы, Дмитрий Николаевич. (Дает все-таки себя поцеловать) Еще увидят!

Вырывается из его рук и убегает.

Явление XI

Волков один.

Волков. Черт знает, что такое! Опять провела! Этакая пустяшная бабенка и за нос водит, как гимназиста! Бросить бы все, наплевать, уйти – да воли нет, не привык себя побеждать, вот мое горе! В самые решительные минуты какая-то гадкая, нелепая слабость нападает! Пальцем не хочется двинуть, когда видишь, что гибнешь, а плывешь себе по течению, пока не разобьешься... И за что я ее люблю?

Входит Молотов.

Явление XII

Волков. Молотов.

Молотов. Ну, батюшка, Дмитрий Николаевич, я, признаться, кое-что из вашего разговора с Аделаидой Сергеевной подслушал. Уж ты прости старому товарищу. И, знаешь ли, недоумеваю! Просто руками развожу, ушам своим не верю! Ты ли это? Тот самый Волков?

Волков (перебивая). Оставь, Владимир, прошу тебя. И без того тяжело. Фразами здесь не поможешь...

Молотов. Но, дружище, ведь это унижение... Она смеется над тобой, как мальчишкой играет... И что ты в ней любишь; скажи мне пожалуйста? Ни ума, ни оригинальности, ничего, кроме смазливой рожицы, да и от красоты лет через 5 ни следа не останется. Она мегерой будет! И в этакий ад идти добровольно? Ты с ума сошел! Нет, ты только мне скажи, что ты в ней любишь?!

Волков. Что я в ней люблю? Разве я это знаю? Послушай, мне теперь начинает казаться, что мы любим женщин не за достоинства, не за ум, не за добродетель, даже не за красоту. А есть вот что-то в наружности, в голосе, в глазах, что влечет меня к ней, и нельзя противиться этой бессмысленной, стихийной силе. Я говорю себе: она глупая, пошлая, будет некрасивой – и все-таки люблю. Бешусь на себя и от этого бешенства еще больше люблю. Со зла люблю. Ты стыдишь меня... Да разве мне самому не стыдно? Ты говоришь: уйди... Да разве я бы не бежал опрометью из этого чада, если б только мог... Наваждение какое-то, колдовство...

Молотов. Послушай, я понимаю, что можно влюбиться в немолодую женщину. Но в старую деву! Ведь она комична, смешна. И потом – увядание, морщинки под глазами...

Волков. Ты сказал: увядание... А как знать, может быть это-то мне и нравится... Я люблю все, что угасает, кончается... Осень имела надо мной всегда больше власти, чем весна. Помнишь Пушкина..?

Цветы последние милей
Роскошных первенцев полей.

Да посмотри кругом, что за прелесть осень: желтые листья, опавшие георгины. Небо еще совсем голубое, а сколько в нем грусти... И этот стойкий, приятный запах не от цветов, а от деревьев, от коры, земли, который бывает только осенью... Разве все это не хорошо? И у женщин есть такие минуты в жизни: уже осень, перед тем, чтобы отцвести, красота становится печальной, не такой свежей, яркой, как в ранней молодости, но может быть еще обаятельнее.

Молотов. Ну, брат, это какая-то метафизика, поэзия. Я тут ровно ничего не смыслю. Погубит тебя проклятая эстетика! Относись ты, братец, к жизни попроще, потрезвее, брось все эти там розовые тучи и туманы... Ох, не доведут, Дмитрий, не доведут они тебя до добра... Но знаешь, что для меня самое возмутительное в этой истории? Рядом с нелепой, смазливой Аделаидой – девушка настоящая, серьезная, хорошая. Наташа – прелесть. И опять так скажу, как старый товарищ – ты дурак, если не понял ее... Коли уж где искать твоей поэзии, так конечно в Наташе, а ты мимо проходишь, и не замечаешь... Туда же, же эстетика! Волков. Отчего ты думаешь, что я не замечаю Наташу?

Молотов. Да ты, мне про нее никогда и не говорил...

Волков. Владимир, если бы ты знал, сколько раз я убеждал себя полюбить ее! Разве я не чувствую, что у нее не только благородная, но и красивая, хорошая душа... Мне кажется, что если б какая-нибудь внешняя сила оторвала меня от Аделаиды, с которой я, конечно, буду несчастен, и соединила бы меня с Наташей – я полюбил бы ее. А теперь – Аделаида мне близка, я люблю ее, как любят собственные недостатки, а в Наташе есть что-то строгое, хладнокровное. Устал. Господи, как все это глупо, стыдно и тяжело... Заходи как-нибудь... А теперь извини, надо побыть наедине с собою, разобраться в мыслях. Прощай.

Уходит.

Явление XIII

Молотов один. Потом Наташа.

Молотов. Запутался человек... Сдуру женится на этой Аделаиде, а потом жизнь будет проклинать... И сдается мне, что он вовсе не так любит как говорит. Жалко беднягу, по- человечески жалко. Ну да что с ним поделаешь? Ведь не маленький мальчик, насильно не увезешь... Нельзя ли как-нибудь через Наташу? Может быть, если б ей удалось привлечь его, он бросил бы проклятую Аделаиду. А вот кстати и она сама идет. Попробую-ка я с ней поговорить.

(Входит Наташа.)

Наташа. А что, Дмитрий Николаевич ушел уже?

Молотов. Да, он ушел. Простите, я вас задержу на минутку, Наталья Петровна. Мне как раз о нем надо вам сказать два слова.

Наташа. О Волкове? Что такое?

Молотов. Видите ли, вот в чем дело: вы замечали, что с некоторых пор Дмитрий Николаевич стал очень грустен, задумчив?

Наташа. Замечала... то есть не знаю... Для чего вы меня об этом спрашиваете?

Молотов. Мне казалось, что вы принимаете в нем некоторое участие... А теперь положение его очень тяжелое и даже опасное. Он готов решиться на необдуманный поступок, который грозит испортить всю его жизнь... Вы конечно понимаете о чем я говорю.

Наташа. Ах, Владимир Николаевич, зачем вы все это? Я право тут ни при чем... Извините, мне некогда... я уйду...

Молотов. Нет, ради Бога, подождите... Дело это очень серьезное... Я позволил себе обратиться к вам. Потому, что вы можете помочь моему другу...

Наташа. Я... помочь?.. Да чем же? Право, ничего не понимаю... Прошу вас, оставимте это.

Молотов. Да, именно помочь... Если бы вы только согласились оказать некоторое содействие, то есть не содействие, а так сказать внимание... Я кажется несколько запутался, но это ничего... Он, право, очень расположен к вам, чрезвычайно как расположен. Но в нем, как бы, это яснее выразиться, в нем борются два чувства... И вот если б вы были так любезны... То есть это я опять не то...