грехи:Хромой сонет о бледной розе чайнойВосторженной был полон чепухи.Но, музыкою рифм необычайнойЯ упивался: глупые стихиКазались мне пределом совершенства,И я над ними плакал от блаженства.Я Пушкину бесстыдно подражал,Но, ослеплен туманом романтизма,В «Онегине» я только рифм искал:Нужна была мне сказочная призма — Луна и пурпур зорь, и груды скал;Мятежный Пушкин, полный байронизмаИ пышных грез, мне нравился тогда,Каким он был в двадцатые года.Я пел коварных дев, красы ЭдемаИ соловья над розой при луне,И лучшую из тайных роз гарема,Тебя, которой бредил я во снеИ наяву, о, милая Зарема.Стихи журчали, и казалось мне,Что мой напев был полон неги райской,Как лепет твой, фонтан Бахчисарайский! Я не люблю родных моих, друзьяМне чужды, брак – тяжелая обуза.В томительной пустыне бытияГонимая отверженная Муза —Единственная спутница моя.И более надежного союзаНет на земле: с младенчества храня,Она, как мать, лелеяла меня.Не ведали мы с нею шумной славы,Но в дни унынья ты была со мной,Богиня кроткая, в тени дубравыИли у вод, объятых тишиной,Где сонные благоухают травы,Ждала меня с улыбкой неземной,Таинственною прелестью дышалаИ ласкою невинной утешала.И был в чертах прекрасного лицаГлубокий след божественной печали.Лавровой тенью гордого венцаТвоей главы друзья не увенчали.Ты слышала и брань и суд глупца,Сообщников немногих мы встречали.Но, совершая долг своим путем,Всегда мы шли и до конца пойдем.С тобой не страшен ночи мрак беззвездный:Направь мои неверные стопы.Над пропастью цветы тебе любезны,Растущие не на путях толпы,И ты ведешь меня по краю бездныНа узкие необщие тропы,Откуда виден отблеск на вершинахЗари, еще неведомой в долинах.Пусть годы память обо мне сотрут,Слезой умильной юноши и девыНе осветят мой незаметный труд,Пусть не дано взошедшие посевыОчам моим увидеть и замрутБез отклика негромкие напевы:Я сердцем чист, я делал все, что мог, — Тебя, о, Муза, оправдает Бог.Мы не нашли в сердцах людей ответа,Но только бы он до конца горел,Огонь, которым жизнь моя согрета, —Недаром я любил, страдал и пел.Благословен святой удел поэта,Благословен изгнанников удел,Мой угол бедный, тихая лампада —Моих ночей и тайных слез отрада.Когда я с Музой начинал мой путьИ ждал победы, дерзостен и молод,Как страшно было в Лете потонуть,Как мучил славы ненасытный голод!Но в тридцать лет ровнее дышит грудь,Сулит покой нам Леты вечный холод:Отрада есть в ее ночной волне, —В молчании, в забвенье, в тишине...А может быть и то: под слоем пылиМеж тех, чьи книги только мышь грызет,Кого давно на чердаке забыли,Историк важный и меня найдетИ песнь мою о стародавней былиС улыбкою внимательной прочтет,И гордую в изгнании суровомПомянет Музу нашу добрым словом.Теперь с тобой прощаясь, мы почтим,Богиня, ту, что тихо спит во гробе,Кто ангелом-хранителем твоимБыла во мраке, холоде и злобе.Возлюбленную тень благословим:Вы были мне заступницами обе,И верую, что в час последний вновьМеня спасет великая любовь.Ты в горестный и страшный час, родная,Придешь ко мне не с горестным лицом,Не слабая, не жалкая, больная,Такой, как ты была перед концом,Но с девственной улыбкой, молодая,С торжественно сияющим венцом,Меня в преддверье новой жизни встретишьИ радостно на мой призыв ответишь.Сотрешь с чела в предсмертной тишинеХолодный пот моей последней муки.Чтоб слаще мне спалось в могильном сне,Баюкая, на любящие рукиВозьмешь меня и тихо скажешь мне:«Не бойся же, – нет смерти, нет разлуки.Тебе я песню прежнюю спою, —Усни, мой мальчик, баюшки- баю».Великого обета не нарушу:О, мама, скоро я к тебе приду!Как погибающий пловец – на сушу,Стремлюсь к тебе и радуюсь, и жду:Душа обнимет родственную душу,В твоих чертах любимых я найду, —Как разрешишь ты все земные узы, —Черты моей богини, вечной Музы.Середина – конец 1890-х годов
Сам Христос молитвой благодатнойНас учил: в ней голос сердцу внятный,Дышит в ней святой любовью все,И звучит, победу возвещая,Как призыв, надежда дорогая:Да приидет царствие Твое!Будет все, во что мы верим, други,И мечи перекуют на плуги,И земля, тонущая в крови,Позабудет яростные битвы,И в одну сольются все молитвы:Да приидет царствие любви! Пусть природа нам отдаст покорно,Повинуясь мысли чудотворной,Все богатства тайные свои,Пусть сольется с творчеством познаньяС красотою – истины сиянье,Чтоб прославить царствие любви.И тогда стекутся все народыПод священным знаменем свободыВспомнить братство древнее свое,И насилье будет им ненужно,И семья людей воскликнет дружно:Да приидет царствие Твое!Но пока... ужели беззащитнойЖертвой зла и смерти ненасытной,Старой лжи не в силах побороть,Ляжем мы, как мертвые ступени,Под шаги грядущих поколенийВ царство вечное Твое, Господь?..Разум полон вечного сомненья.Но безумно жаждет обновленьяСердце, сердце бедное мое.И пока не перестанет биться,Будет страстно верить и молиться:«Да приидет царствие Твое!»1 марта 1882, <1894>
Речью уверенной, чуждой сомнения,В смерти, мудрец, ты сулишь мне покойИ нескончаемый отдых забвения,Сладостный отдых во тьме гробовой.«Смерть, – говоришь ты, – глаза утомленныеНам благотворной рукою смежит,Смерть убаюкает думы бессонные,Смерть наше горе навек усыпит».Знай же, мудрец, той мечте обольстительнойВсю мою веру я в жертву принес;Но подымается с болью мучительной,С прежнею болью упрямый вопрос:Что, если, там, за безмолвной могилою,Нам ни на миг не давая уснуть,Те же мученья, но с новою силоюБудут впиваться в усталую грудь?
