его знатоков, историка Н. П. Анциферова, это «город на костях человеческих». Вольно или невольно в своей знаменитой книге «Душа Петербурга» (1922) он повторил слова из дневника фрейлины Арнгейм, приведенного в романе Мережковского: «Воистину, этот противоестественный город, страшный Парадиз, как называет его царь, основан на костях человеческих!» В дневнике фрейлины отражены и сведения о «сотне тысяч переселенцев, которых сгоняли сюда силою, как скот, со всех концов России», которым «стоило жизни» строительство крепости на острове Веселом (Заячьем).

По-видимому, Мережковский читал неоднократно издававшиеся в конце XIXв. «Записки» датского посланника в Петербурге Юст Юля, сообщавшего о 40 тысячах человек, погибших при строительстве Кронштадта, и 60 тысячах человек, погибших при строительстве Петропавловской крепости, и попросту сложил цифры. Подобные же сведения можно было найти и в свидетельствах других иностранных путешественников XVIIIв., которые, скорее всего, Мережковскому были неизвестны[94]. В наше время считается, что «есть факты и соображения, которые говорят как за, так и против утверждений об огромной смертности работных людей в Петербурге». Однако в конечном счете, зная данные о числе людей, ежегодно прибывавших на петербургские стройки, можно сказать, что «при такой массе строителей за 15 лет смерть 100 тысяч человек кажется невероятной»[95]. Примечательно, что в высказываниях Петра I о жертвах, принесенных на алтарь реформ, вновь возникает тема школы. Обращаясь к Т. Н. Стрешневу с просьбой прислать новых работников, царь писал: «Понеже при сей школе много учеников умирает, того для не добро голову чесать, когда зубы выломаны из гребня»[96].

Итак, опора на насилие и сохранение крепостничества была сознательным выбором царя Петра, и именно поэтому мы говорим о нереализованной физической возможности отменить крепостное право. Однако некоторые исследователи утверждают, что без крепостного права Петру I вообще не удалось бы осуществить свои преобразования, требовавшие мобилизации сотен тысяч людей в армию, на заводы и стройки. Доля истины в этих рассуждениях, безусловно, есть. Но тут следует говорить о крепостничестве расширительно, как о существовавшей в России того времени социальной системе, в рамках которой ни у одной из групп населения фактически не было никаких гражданских прав, а все подданные рассматривались как рабы государства. Только в этих условиях можно было согнать десятки тысяч людей сперва на строительство флота в Воронеже, а затем на возведение новой столицы, одновременно царским повелением перемещая туда на постоянное жительство сотни семей.

Необходимо отметить, что все эти мобилизации (за исключением рекрутских наборов) в наименьшей степени касались помещичьих крестьян, которые к тому же составляли относительно незначительную часть податного населения страны. Между тем ликвидация крепостного права как права помещиков (причем не закрепленного в законодательстве) на владение крепостными душами могла иметь важные социальные, политические и экономические последствия.

Одним из важнейших противоречий итогов Петровских реформ стало то, что, создавая государство, в котором все социальные слои были несвободны и зависимы от властей, Петр I одновременно подготовил почву для формирования сословий европейского типа, т. е. наделенных не только обязанностями, но также правами и привилегиями. В первую очередь это относится, конечно же, к дворянству. О возникновении высшего сословия как единой социальной группы только и можно говорить применительно к петровскому времени. Не случайно именно тогда начинаются и поиски слова, которым можно было бы эту группу назвать. И далеко не сразу начали использовать слово «дворянство», первоначально это сословие называли иноземным словом «шляхетство». И именно отсутствие в русском языке собственного слова лучше всего показывает отсутствие и самого явления, которым оно обозначалось.

Но, уравняв в 1714 г. поместье и вотчину, даровав дворянству освобождение от подушной подати и закрепив Табелью о рангах порядок государственной службы, Петр I заложил основы правового статуса высшего сословия и способствовал консолидации дворянства. Однако одновременно с этим новые идеи, ставшие известными дворянину петровского времени, светское образование, которое он теперь обязан был получить, возможность познакомиться с жизнью собратьев по сословию за границей – все это заставило русских дворян задуматься над своим положением, оценить свои сословные нужды и интересы. В результате первые десятилетия после смерти царя Петра проходят в России под знаком борьбы дворянства с государством за свободу. Но чем свободнее становилось дворянство, тем более росло его политическое могущество. И в этом не было бы ничего катастрофического, если бы сословные права русских дворян не были бы жестко связаны с правами крестьян.

Для Петра I крестьяне как подданные государства были деталями государственной машины, выполнявшими отведенную им функцию по обеспечению службы офицерства и чиновничества. Но чем больше личных прав завоевывал дворянин, тем меньше оставалось их у крестьянина. А с освобождения дворянства в 1762 г. помещичий крестьянин перестал быть подданным государства и окончательно стал собственностью помещика. Это имело множество последствий. Так, сословное самосознание русских дворян, сопряженное не только с высоким социальным статусом, но и с владением особым видом имущества, оказалось иным, чем у западноевропейских феодалов. Это отразилось соответствующим образом и на общественном, и на национальном сознании в целом. Что же касается крестьянства, то крепостничество способствовало закреплению в его менталитете черт социального иждивенчества, социальной и хозяйственной пассивности, отсутствия навыков и представлений о личной свободе.

Но в созданном Петром I государстве крепостничество стало еще и базой развития промышленности, поскольку создаваемые фабрики и заводы основывались именно на труде крепостных. Так были фактически подавлены ростки капитализма, предполагающего наличие свободного рынка рабочей силы. Причем, поскольку труд крепостных был непродуктивен, бурное развитие российской экономики в петровское время позднее было обречено на затухание, а сама экономика – на отставание от стремительно развивавшегося Запада, что обернулось в конечном счете новым системным кризисом. Этот кризис и привел в середине XIX в. к поражению в Крымской войне, сделав возможным начать новые радикальные реформы. Но между тем крепостнический путь развития нанес удар и по так и не сложившемуся «третьему сословию»: зависимость промышленности от труда крепостных заставляла предпринимателей стремиться к повышению своего сословного статуса путем получения дворянского звания и вело не к противостоянию промышленников и дворянства, как было в других странах Европы, а к их компромиссу.

Все известное нам об укреплении в результате Петровских реформ крепостничества, о насилии как основном способе осуществления преобразований, о созданной Петром I социальной и политической системе подтверждает, что результатом реформ стало значительное расширение в России пространства несвободы. Царь как бы не видел, не замечал, а может быть, и не хотел замечать, что в действительности именно «англинская вольность», которую он так решительно отвергал, была основой экономического процветания государства, добиться которого он мечтал для России.

Собственно, об этом и пишет Мережковский, заставляя своих героев – царевича Алексея и его собеседника Езопку – размышлять о том, что «та Европа, которую вводил Петр в Россию – цифирь, навигация, фортификация, – еще не вся Европа и даже не самое главное в ней; что у настоящей Европы есть высшая правда, которой царь не знает. А без этой правды, со всеми науками, вместо старого московского варварства будет лишь новое петербургское хамство». Впрочем, не случайно этот эпизод романа заканчивается обращенными к Езопке неожиданно мудрыми словами Ефросиньи: «Что же здешнюю вольность хвалишь, так не вороньему клюву рябину клевать. Дай вам волю – совсем измотаетесь. Как же вас, дураков, не учить палкою, коли добром не хотите?»

Справедливости ради, надо заметить, что вряд ли стоит совсем уж отказывать Петру I в понимании значения гражданских свобод. Одно из первых нововведений, осуществленных им после возвращения в 1698 г. из Великого посольства, было преобразование управления городами, выделенного им в особую отрасль административного руководства и основанного в значительной мере на принципах самоуправления. Судьба этого нововведения чрезвычайно показательна. Городское самоуправление было в значительной степени мнимым, его основные функции сводились к исполнению фискальных обязанностей в отношении государства, а горожане зачастую смотрели на необходимость занимать выборные должности как на тяжкую повинность. Но постепенно взгляды людей менялись, и, когда в последней четверти XVIII столетия Екатерина II расширила функции самоуправления, это достаточно быстро дало свои плоды в виде появления структурированных городских обществ, развития городских культурных центров и пр. Но в том-то и дело, что

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату