висит над ним как черный нимб. Якоб берет свой спаскомплект и готовится к удару. На берегу не видно никакого движения, кроме одинокого метеозонда, определяющего, достаточно ли безопасно людям снова выходить из домов.
— Приплыли, — говорит Эмерсон, поворачиваясь, чтобы проверить левый борт, откуда гремит, будто внутри что-то разболталось. Когда он поднимает взгляд на Якоба, в его глазах нет злобы.
— И все?..
Эмерсон начинает смеяться, но осекается. Смех получается какой-то горький, безнадежный. Загорелая обветренная рука указывает на мокрый песок.
— Вылезай и вали. Давай, быстро.
Якоб выбирается на берег, все еще держась за несчастную коробку со спаскомплектом. Ему хочется броситься бежать со всех ног, но что-то в прощальной фразе Эмерсона заставляет его помедлить. На далекой прибрежной дороге виднеются машины — белые точки, блестящие на солнце.
— С тобой все будет хорошо? — спрашивает Якоб, еще держась рукой за горячую обшивку лодки. Он чувствует привкус неловкости на губах, солоноватый, разъедающий тонкую кожу на жаре. — То есть я хочу сказать…
— Аэропорт налево от пляжа. Три мили пешком или около того. Удачи.
Мотор заглушает вопрос, который Якоб так и не успевает задать: что ты делаешь на том острове? Он провожает взглядом летящие складки красной рубашки Эмерсона, пока они не исчезают на горизонте. Тогда он направляется по мокрому песку в сторону своего спасения, чувствуя, как тревожно ноет перебинтованная рука.
Ангилья, может, и выглядит как рай для путешественника с расстояния ста футов. Но вблизи она выглядит так, точно Господь на нее чихнул.
У некоторых розовых домиков не хватает окон и дверей, другие циклон слизнул с лица земли целиком. Якоб идет вдоль прибрежной линии, где остались в основном пепельно-серые фундаменты, обозначающие чьи-то бывшие владения. Он останавливается на берегу, чтобы передохнуть, и не может избавиться от отцовского голоса в голове.
Я же говорил, что мы сюда доберемся, смеется Авраам, похлопывая Якоба по плечу. Солнце, песок и все на свете. Осталось только найти женщину.
Якоб хочет ответить: у меня уже есть женщина. Он опускает взгляд на кроссовки и не может сдержаться. Он встает на одну ногу, а с другой стягивает кроссовку. Затем ставит голую ступню на раскаленный песок и снова поднимает ее, чтобы посмотреть на след. Песок остается девственно чистым. Никакой грязи. Ты обманул меня, папа, чуть не произносит он вслух, надевая кроссовку обратно.
Просто держу тебя в тонусе, отвечает Авраам, пожимает плечами и отправляется назад, на ту сторону Стикса.
Жар от асфальта пробирается сквозь резиновые подошвы Якоба. Образы улыбчивых островитян с иссиня-черной кожей — не более чем фантазии Авраама. Редкие водители, проносящиеся мимо в вонючем облаке выхлопов, даже не смотрят в его сторону. Они везут строительные материалы и людей, в одночасье лишившихся жилья. Якоб перестает голосовать, тем более что с больным локтем это почти невозможно, и отпивает из бутылки с водой, которую Штурман дал ему в дорогу. Его вновь накрывает чувство странной пустоты, как раньше, и он перестает пить. Облака исчезли из виду, оставив небо столь ослепительно ровным, что оно выглядит еще более ненастоящим, чем цвет на карте, которой он так дорожил в детстве.
Он приседает на корточки возле придорожного алтаря — простого креста, сооруженного из веток, к которому скорбящие прибили фотографию девочки. В ее жестких черных волосах — розовые заколки, и она улыбается так, как будто знает, что не доживет до шести. Якоб открывает спаскомплект и снова исследует его содержимое. Компас, зеркальце, коробок спичек. Справочник по съедобным растениям и ягодам. Нитки, иголка. Все совершенно бесполезное. Мне бы сейчас…
…денег, думает он, рывком запуская руку в нагрудный карман своей старой рубашки. Она все еще там. Его карточка «Американ экспресс». Подпись расплылась, и краску наполовину разъело, но выпуклые цифры на месте. Я еду домой, думает Якоб, вцепившись в потрепанный кусок пластика, глядя в небо, противясь шторму. Ты меня здесь не задержишь. Он видит, как солнце блестит на крохотном самолете, улетающем в слепящую даль, и ускоряет шаг. Он не замечает, как сильно у него разболелась рука, и не замечает взглядов прохожих.
Добравшись до телефонной будки, Якоб несколько секунд просто держит в руке трубку, не веря, что она настоящая. Он не может сдержать нервный смех, на который удивленно оборачивается несколько носильщиков. Зал ожидания аэропорта выглядит как провинциальный офис страховой компании: пластиковые стулья и всего пара стоек. Мимо проходят туристы в ярких рубашках, щеголяя загорелыми ногами. Якоба все это несказанно воодушевляет. Он набирает свой домашний телефон, затем номер карточки. На долю секунды прошедшие дни стираются из его памяти. Он снова с Лорой, пьет кофе в квартире, и его отец все еще жив. Затем на том конце снимают трубку.
— Это я! — выкрикивает он, не дожидаясь ответа.
— Алло? — спрашивает прохладный голос на том конце, совсем не похожий на голос Лоры. Зрелая блондинка за стойкой смеривает Якоба взглядом. Она шепчет что-то коллеге, который кивает и пожимает плечами.
— Это кто? — спрашивает Якоб, стараясь подавить раздражение. Мужской голос! Он представляет себе взломщиков, которые ворвались в дом и…
— Мистер Шталь? — интересуется голос в трубке, шипя на кого-то рядом, заставляя их замолчать. — Якоб Шталь? Мистер Шталь, где вы находитесь?
— Где Лора? Я хочу сейчас же поговорить с женой. Позовите ее к телефону!
Маленькая девочка, бредущая следом за отцом к поджидающему их такси, вздрагивает от злобы в его голосе и начинает плакать. Мужчина поворачивается и бросает на Якоба взгляд, который говорит: «Ух, если бы не жена и дети, я б тебя сейчас…»
— Мистер Шталь, — произносит голос в телефоне, — прошу вас, успокойтесь. Будет лучше, если вы добровольно сдадитесь, тогда все будет…
— Что значит «сдадитесь»? Где Лора? Что произошло?
До Якоба доходит, что он говорит с полицейским.
Подчеркнутая вежливость, в которой нет ни капли вежливости.
Коп по ту сторону трубки прикрывает ее рукой, и Якоб слышит приглушенные голоса. За спиной Якоба, возле терминала, охранник в черной кепке слушает блондинку, которая машет руками выразительнее, чем говорит. Она кивает в сторону телефонных будок, не особенно заботясь о тактичности.
— Мистер Шталь, — повторяет голос.
— Да, я здесь. Так что случи…
— В вашей лавке случился пожар. И мы не смогли опознать тело, которое там обнаружили, но все указывает на то, что это… — глубокий вздох, — то есть я имею в виду, что мы не знаем наверняка…
— Эй, мистер, — встревает кто-то из-за спины, похлопав Якоба по плечу. Якобу не нужно поворачиваться, чтобы понять, что это охранник. — Мистер, прошу прощения, но…
— Не сейчас! — Якоб отстраняется и кричит в трубку: — Нет, я не вам, не вам! Что вы там говорили про тело?
Он представляет себе обуглившийся труп, все еще дымящийся.
— Мистер Шталь, — настаивает голос в трубке, — мне действительно важно знать, где вы нахо…
Щелк!
Большая рука выхватывает ярко-розовую трубку у Якоба и вешает ее обратно на рычаг. Правда о мертвой женщине в сгоревшей лавке остается непроизнесенной.
Якоб поворачивается, выкатив от возмущения глаза.
— Какого черта?! — кричит он, наконец срывая ярость, накопленную за долгие дни страха и неизвестности. — Вы с ума сошли? Я же разговаривал! Я пытался узнать, что случилось с моей женой, с моей семьей! Я же…
— Приятель, ну сколько раз таким, как ты, говорить, чтоб вы поняли, — невозмутимо говорит
