Как лист сухой кружа, пришла ненужная свобода – жить для себя, других поодаль, себе принадлежа. О, знать бы, знать бы мне, что цепь забот, с любовью смежных, и раздражительных, и нежных, нас держит в жизни сне. Не сплю. Всё жду – а ну как скажут голосом знакомым: – Приляг, не бойся, я ведь дома, – и я, вздохнув, усну. 26.Х.1931 Тихо в доме. Гость не стукнет под окном. Мы с тобой, сестра моя, вдвоем. Жарко дышит печки круглое жерло, нам с тобою наконец тепло. Я тебе неспешно штопаю чулки – я надену их с твоей ноги. Ты легла за книжной полкой на кровать, так – понежиться, так – подремать. Вот ты встанешь, вот присядешь ты за стол, скажешь: – что твой чайник, не ушел? – И в твоих словах, простых как белый цвет, я услышу, что разлуки нет, что сквозь жизни слепоту, и боль, и злость ближе мы, чем в теле кровь и кость. Вскинусь я, вскричу – тоски не снесть: – милая моя, разлука есть!
Я — одна, я — без тебя везде, всегда, ты же мне – как воздух, как вода. – И услышу где-то, где-то там, ответ: – Милая, пойми, разлуки нет. Что с того, что я в земле – и день, и ночь – ты же на земле – день и ночь – если взглядывают светлые, из-за темных глаз твоих, мои глаза, если другу, кто зайдет к тебе порой, трону руку я твоей рукой, если ты меня не можешь разлюбить и ни на минуту позабыть. Не крушись же ты по мне, ни по себе: я – жива, я – с тобой, я – в тебе. – Тихо дома. Разве звякнет угольком, да котенок прыгнет за клубком. И еще – тишайший звук, легчайший свет: – Помни, милая, разлуки нет. – 18.XII.1931
