отрезок дороги, просто и мечтать нельзя. Засесть вчетвером, по двое с каждой стороны, и можно целую банду перебить.
– Спи, спи, стратегией будешь заниматься после!
И чтобы он скорее уснул, я отошел подальше, но, опасаясь вновь его потерять, на сей раз я сделал на стволах зарубки. Отойдя на несколько шагов, я оглянулся на Колена. Едва он растянулся на земле, примяв два-три низкорослых папоротника, как тотчас затих, обхватив рукой ружье, точно любимую женщину.
Я поглядел на часы и стал расхаживать взадвперед. Я был в коротких сапогах и ступал совершенно бесшумно. Наш склон был обращен к северу и после прошедших дождей сплошь покрылся мхом. Меня вновь поразило тропическое буйство подлеска. Но буйство однообразное. Видно, папоротники с их редкой жизнестойкостью глушат своих соседей. Тишина, отсутствие жизни нагоняли на меня тоску. Как бы порадовался я малейшей паутинке, крохотной ниточке, переброшенной с ветки на ветку. Но боюсь, не видать нам больше насекомых, разве что они переберутся сюда из других, менее пострадавших от взрыва мест. А птицы? Даже если они где-то и сохранились, как смогут они прожить, раз нет насекомых? Лес восстановится меньше чем за четверть века, но природа навсегда останется увечной.
В этой удушливой тишине, в сыром подлеске, где ни один листок не дрогнет от дуновения ветра, я почувствовал себя почему-то ужасно одиноким, и мне стало не по себе. Не от страха перед битвой. Я ли не знал, что такое, когда трясутся поджилки, сосет под ложечкой или сердце уходит в пятки. Нет, то, что я испытывал теперь, было куда хуже. Меня охватила ни на что не похожая тоска. Колен заснул, и вот без него, без моих товарищей, вдали от Мальвиля я чувствовал, что я ничто. Жалкая, пустая оболочка.
Было так невыносимо трудно выдержать эту пустоту, что я разбудил Колена. Вот ведь каков эгоизм. Разбудил его на добрых пять минут раньте, чем собирался. Он открыл глаза, потянулся и прежде всего хорошенько меня облаял. Не важно, едва он заговорил со мной, я вновь стал человеком. Все вдруг снова оказалось при мне – и дружеские чувства, и мои обязанности, и та роль, которую мне поручили товарищи, и тот характер, какой они мне приписывают. Я вновь обрел свое 'я' и порадовался тому, что оно существует.
– Черт бы тебя подрал, не мог дать мне поспать, – шептал Колен. – А я такой сон видел!
Ему не терпелось рассказать мне свой сон, но я махнул рукой – молчи, мол. Мы были слишком близко от дороги. Потом мы углубились в лес, а когда выбрались наконец на тропинку, он уже позабыл про сон, однако не забыл того, что подспудно занимало его мысли. Любопытное дело – опасность никогда не вытесняет до конца наших повседневных забот.
Колен посмотрел на меня – брови домиком, а сам едва приметно улыбается:
– Скажи-ка, Кати часом не бегает малость за тобой?
– Бегает.
– И за Пейсу тоже?
– А ты заметил?
– И за Эрве?
– Не исключено.
Молчание.
– Гм, послушай, а как же Тома?
– Тома понимает, что в Мальвиле всего две женщины на шестерых мужчин.
– И что же?
– Он, очевидно, считает, что поступил не слишком разумно, женившись на Кати.
Молчание.
– Как по-твоему, почему осталось так мало женщин? – снова заговорил Колен.
– В бродячих бандах понятно почему. Главари банд считают их обузой, или же они просто не выдерживают. Когда есть почти нечего, пища достается тем, кто сильнее.
– Ну а среди таких, как мы?
– Ты хочешь сказать среди оседлых?
– Да.
– Думаю, тут дело в другом. До Происшествия восемьдесят процентов девушек уезжали из деревни в город.
– А ты думаешь, города все уничтожены?
– Не знаю. Но до сих пор в бандах, с которыми мы имели дело, горожан не было.
Молчание.
– Дело дрянь, – угрюмо бросил Колен. – Для всех было бы лучше, чтобы у каждого была своя собственная жена...
Гм, если рассудить, мысль довольно-таки безжалостная по отношению к Мьетте. Бедная Мьетта! Вот и еще одному опостылело твое служение.
Я переменил тему.
– Колен, нынче после полудня ты должен отоспаться всласть.
Как я и предвидел, он заартачился.
– Почему это именно я? – заявил он, расправив плечи.
В самом деле, почему именно он? Ведь не из-за его же роста.
– Я собираюсь доверить тебе важную роль в обороне Мальвиля, – внушительно заявил я.
– А-а, вот как! – сказал он, просветлев.
– Я хочу, чтобы ты нес вахту в индивидуальном окопе, который сейчас роет Мейсонье.
– А кто будет в землянке?
– Эрве и Морис.
– А я в окопе?
– Да, а это значит, что тебе всю ночь не придется сомкнуть глаз. Они-то смогут спать по очереди, а ты нет.
– Бессонная ночь меня не пугает, – небрежно заявил Колен. И спросил: – А какое у меня будет оружие?
– Винтовка образца 36-го года.
– Ага! – удовлетворенно сказал он и, подняв голову, посмотрел мне в лицо. – А у них?
– У Эрве с Морисом?
– Да.
– Их собственные винтовки. Молчание.
– А зачем всем троим винтовки образца 36-го?
– Затем, чтобы, когда вы начнете палить в вильменовских бандитов, они не могли отличить по звуку, кто стреляет – вы или они сами.
Он остановился и посмотрел на меня, растянув рот в лукавой ухмылке.
– По звуку – это точно, зато на ощупь разберут. Здорово у тебя котелок варит, никому бы другому не додуматься.
– А ты ведь тоже кое-что надумал.
– Я?
– Объясню потом. Я еще не все сказал. Этой ночью я отдам тебе свой бинокль.
– Ага! – отозвался Колен.
– Думаю, Вильмен пойдет на приступ с рассветом, – добавил я. – Рассчитываю, что ты увидишь его первым и просигналишь мне.
– Электрическим фонариком?
– Ни в коем случае. Только выдашь себя.
– Тогда как же?
– Будешь ухать по-совиному.
Теперь и он посмотрел на меня и просиял улыбкой. Была в ней такая простодушная гордость, что, хотя я и предвидел его реакцию, мне стало чуть больно за него. С какой радостью я поделился бы с ним лишними сантиметрами моего роста, только бы он перестал цепляться за любой повод, чтобы взять реванш за то, что вышел недомерком.
– Ты сказал, что я тоже кое-что надумал, – начал он немного погодя.
