Лазарет невероятно мал, и все равно я доволен. Никакого сравнения с моей дизельной субмариной, где только и было что четыре коробки с лекарствами! Чтобы перевязать пострадавшему колено, мне приходилось укладывать его на обеденный стол.
Я прохожу в крохотное смежное помещение с двумя койками. На нижней, спиной ко мне, храпит какой-то человек.
— Вот так новость, — удивляюсь я, — у нас уже есть больной?
— Нет, мсье, это Морван.
— Он тут всегда спит?
— Да, это его койка, — произносит с вызовом Легийу. — А моя — та, что сверху.
Я осторожно перехожу в наступление:
— А мне показалось, что это помещение служит изолятором.
— Так оно и есть, мсье, — подтверждает Легийу, — вообще-то у нас тут изолятор. Когда кто-нибудь из экипажа всерьез заболевает, один из нас уступает ему свое место, а сам перебирается на его койку в кубрик.
Неожиданно в лазарет заглядывает матросик лет двадцати — «матросиками» здесь зовут призывников.
— Позвольте представиться, доктор, меня зовут Жакье. Я один из двух стюардов в кают-компании. Командир просил вам передать, что вы можете подняться на мостик и в последний раз взглянуть на землю.
Этот Жакье, маленький быстроглазый брюнет, не величает меня ни «мсье», ни «господином врачом», а зовет просто «доктором». Оттого, вероятно, что, по его убеждению, он принадлежит к привилегированному обществу кают-компании; так метрдотель считает себя членом клуба, который он обслуживает. «Не belongs[3]», как сказал бы англичанин.
— Я провожу вас, доктор, — предлагает Жакье, видно думая, что без него я непременно заплутаюсь во чреве ПЛАРБ.
«Мостиком» на подлодке называется башенка с двумя торчащими из нее отростками вроде плавников (на самом деле это перья горизонтальных рулей), которые придают ей весьма своеобычный вид. На верхушке башенки понатыкано бог знает сколько маленьких мачт, антенн и перископов, к тому же она округлая только спереди, а сзади заостряется, видимо для увеличения обтекаемости при погружении. У самих подводников она известна под названием «купель», потому что, когда подлодка идет в надводном положении, там можно вымокнуть до нитки, я сам в этом убедился.
Жакье открывает люк, ведущий на мостик, и тут же его за мной захлопывает, чтобы вода не просочилась вовнутрь. Как только я распрямляюсь, море с ветром закатывают мне здоровенную оплеуху.
Солнце сияет вовсю, но прямо в лицо хлещет зюйд-вест, а соленые брызги слепят до того, что я вынужден повернуться спиной к ветру, чтобы хоть что-то разглядеть.
«Последний раз взглянуть на землю» — это выражение обретает вполне определенный и даже несколько драматический смысл для того, кому предстоит провести два с лишним месяца на глубине ста — ста пятидесяти метров, ни разу не всплывая на поверхность. Посему «последний взгляд на землю» — это еще и взгляд на солнце и облака, в особенности на облака, которые кажутся людям, готовящимся к долгому затворничеству в подлодке, такими свободными и счастливыми странниками лазури. Земля и небо. Родные и близкие. Да разве перечислишь все, с чем ты должен расстаться!
Чем ближе мы подплываем к узкому выходу из гавани, за которым нас ожидает открытое море, тем сильнее оно вспучивается и опадает, тем яростней секут нас волны и ветер. Я промок насквозь, меня порядком укачало — такое ощущение испытывает, наверное, плюшевый мишка, когда его вертит туда-сюда расшалившийся малыш.
Отряхиваясь, я спускаюсь на несколько ступенек вниз, где, притулившись за корпусом рубки, о которую с шумом разбиваются волны, курят двое офицеров, наслаждаясь последними затяжками.
— Сразу видно, доктор, — обращается ко мне один (все, разумеется, поняли, кто я такой), — сразу видно, что море дало вам хорошую выволочку. Считайте, это ваше первое боевое крещение на подлодке. Второе состоится в середине плаванья.
— Извините, — возражаю я, — я уже ходил на обычных подлодках.
— Никакого сравнения, доктор. ПЛАРБ — это особая статья.
Они смеются, поглядывают на меня дружелюбно и чуть ли не ребячливо, но с оттенком некоего превосходства. А когда я открываю люк, чтобы спуститься вниз, напоминают:
— Не забудьте закрыть за собой дверь, доктор! Нечего разводить сырость.
На этом мои мучения не кончаются. У подножия трапа меня поджидают трое молодых офицеров — их, надо думать, подослал Жакье — они с шуточками и прибауточками обступают меня и наперебой суют в лицо воображаемые микрофоны, будто бы берут интервью для телевидения. Я с удовольствием включаюсь в игру.
— Поделитесь вашими впечатлениями, доктор!
— Тут сыровато, да к тому же пересолено.
— А знаете ли вы, доктор, отчего здесь так сыро?
— Да, мсье. Мы потому и зовемся подводниками, что очертя голову ныряем под воду, а не барахтаемся на поверхности. Нырять так нырять!
— Молодец, доктор|
— Здорово выкрутился!
— И последний вопрос, доктор: вы плавали на обычных судах, так с какой же стати перешли теперь в подводники?
Я быстро прикидываю: если сообщить им истинную причину — читатель о ней уже знает, — не миновать мне жуткого позора. Принимаю важный вид и говорю:
— Должен вам признаться, господа, что я не умею плавать. А подлодка — это единственное судно, на котором не рискуешь свалиться за борт.
После чего я спешу улизнуть. Пробираюсь в свою каюту, стаскиваю с себя мокрый плащ, закрываю дверь и растягиваюсь на койке.
Стук в дверь. На пороге появляется посетитель.
— Курсант Верделе!
Я встаю, пожимаю ему руку.
— Здравствуйте! Вы здесь проходите воинскую службу? А чем занимались до призыва?
— На какой из вопросов прикажете отвечать в первую очередь?
Я улыбаюсь.
— На второй.
— Изучением политических наук. В Национальной административной школе.
— Матерь божья, как сказала бы моя консьержка, есть же на свете люди, у которых голова не мякиной набита. Стало быть, вам когда-нибудь вручат бразды правления?
— Не беспокойтесь, уж я-то сумею их удержать! А теперь, доктор, вот вам приказ старпома: велено сопроводить вас в кают-компанию, время обедать.
— Минутку, я только приведу себя в порядок.
Причесываясь, я дружелюбно поглядываю на этого только что вылупившегося птенца. Высокий, ладно скроенный, видный парень. Голубые глаза, живой взгляд. Строгий боковой пробор не в силах укротить русую шевелюру. Курсант Верделе так и пышет здоровьем, сразу видно, что он из хорошей семьи и ученик прилежный. Отделение политических наук в Национальной административной школе — это вам не шутка! Не каждый пройдет по конкурсу.
Я еще не кончил причесываться, как на пороге появился очередной гонец.
— Курсант Верду. Командир приказал мне сопроводить вас в кают-компанию.
— И вы с тем же! Я не рискую здесь потеряться, — смеюсь я.
— А кто рассудит, велика была бы потеря? — спрашивает Верду.
— Не обращайте на него внимания, доктор, — успокаивает меня Верделе. — Он уже успел заработать
